– Ну как? – горделиво поинтересовался возникший за спиной Даниил с таким видом, словно явил нам только что написанную Мону Лизу.
– Великолепно, – замерев перед мольбертом, благоговейно прошептала Дашка.
– Очень красиво, – сказала я из вежливости, хотя в упор не видела на холсте ничего особенного, тем более великолепного. Впрочем, меня никто не обучал искусству живописи, и эстетическую слепоту я отнесла на счет собственного невежества.
– Даш, а где твои работы? – поинтересовалась я. – Хочу посмотреть.
Дашка потупилась и сказала, что давно не рисовала, потому что мало свободного времени: учеба, работа, домашние хлопоты…
– Да на чё там смотреть? – пренебрежительно хмыкнул Даниил. – Так, детские рисунки…
И, назвав Дашку мазилкой, похлопал по попе. Дашка багрово покраснела, откинула его руку.
– Да ладно, не обижайся, я ж любя, – хмыкнул Даниил. – Ты нам пожевать чё-нить организуй?
– А ты в магазин ходил? – поинтересовалась Дашка.
– Когда? – зевнул Даниил. – Я работал. А потом что-то голова разболелась, прилег, вздремнул… вы и разбудили. Слушай, сгоняй по-быстрому, а? И пивка мне возьми. А подруга может здесь тебя подождать, мы с ней кофе попьем, об искусстве побеседуем…
Даниил снова поскреб грудь и заулыбался, как Чеширский кот.
Мне все это ужасно не понравилось. Стало обидно за Дашку, превратившуюся в бессловесную служанку самодовольного индюка, за ее рисунки, пусть несовершенные, но такие искренние и чистые…
– Ну, во-первых, Даша только учится, – сказала я, – для того и в Строгановку поступала. У всех художников, даже самых гениальных, были учителя. А во-вторых, видела я работы многих современных художников – ничего особенного. Дашкины работы мне гораздо больше по душе, в них есть искренность. А у тех – сплошная конъюнктура. Набили руку на городских пейзажах да обнаженке – и штампуют сотнями.
– Сейчас вообще нет нормальных художников, – презрительно фыркнул Даниил.
– Кроме вас, разумеется, – не удержавшись, съерничала я.
Маслянистая улыбка сползла с лица Даниила, взгляд из-под широких бровей сделался цепким, недоверчивым. Он пытался понять, говорю я искренне или иронизирую.
– А кроме картин вы чем-то на жизнь зарабатываете? – продолжала я с деланой наивностью.
– Я художник, а не ремесленник, – провозгласил Даниил. – Вам, обывателям, не понять полета творческой мысли.
– Уж куда нам, – насмешливо отозвалась я, едва сдерживая раздражение, – мы все больше сами хлеб насущный добываем, у нас спонсоров нет.
