– Как полюбила, так и разлюбит! – гаркнула Вера. – Не она первая, не она последняя! Поплачет и перестанет!
– Да что вы понимаете в любви-то? – не менее громко выкрикнул Кудеяров, вскочил с кресла и навис над Верой. – Вот вы, университетский препод, доцентишка, что в ней конкретно смыслите-то?! Может быть, считаете, что у вас с вашим адвокатом Соколовым любовь?
– А что же… – Вера так растерялась, что не смогла даже выдать вопросительную интонацию.
– Это не любо-о-овь… – протянул Боря. – Это рыбья жизнь! А еще – рабья! Тягомотина болотная! Хотите, я вам покажу, что такое любовь?! Вы мне нравитесь гораздо больше Милки!
Вера, что называется, не успела и глазом моргнуть, как оказалась в железных объятиях Кудеярова. В ее глаза глянули Борины, потемневшие, будто предгрозовое небо. Через секунду бывший студент запечатал рот доцента Соколовой таким поцелуем, от которого у нее натуральным образом зашлась душа. Почти потерявшая самообладание, Вера страшным усилием воли взяла себя в руки и попыталась освободиться от объятий своего бывшего студента, но не тут-то было. Хватка у Бори была железной, движения отточенными. Он наверняка не раз раздевал сопротивляющихся женщин, которые, возможно, потом ему еще и спасибо говорили. Вера сдаваться не собиралась, но силы были не равны. Она прохрипела что-то вроде того, что Андрей посадит его, но Милкин возлюбленный, презрительно хмыкнув, тут же уверил ее, что Соколов ни за что не станет выносить сор из своей избы, потому что он, Боря, будет утверждать, что Вера Алексеевна сама на него набросилась, аки фурия. Свидетелей-то нет. Кто докажет, что было не так?
Вера билась в руках Бори, как могла. Она сломала два ногтя, тонкое золотое колечко, видимо, смялось и невыносимо сдавливало ей палец, на пол сыпались мелкие пуговицы стильного платья-халата, застегивающегося сверху донизу. В образовавшуюся щель между его полами Кудеяров уже просунул руку и стаскивал бюстгальтер. Изящные его чашечки застегивались впереди, а потому очень скоро Вера оказалась перед Кудеяровым практически с обнаженной грудью. Ее, уже ослабевшую от борьбы, Боря настойчиво подталкивал к раскинутому дивану, с которого не было убрано постельное белье. Когда Вера все же рухнула сверху на пододеяльник, который сама подарила дочери, а Кудеяров лихо вжикнул «молнией» на джинсах, рядом вдруг раздалось жалобное Милкино:
– Боря… что же ты делаешь… ну как же так можно… на нашем белье…
