Первые три дня, вернее, вечера, поскольку днем подруги разбегались по своим рабочим делам, были посвящены, главным образом, разбору полетов Веника Говеного, и Эмма только диву давалась, почему это отсутствие мужа совершенно равно его присутствию. Казалось бы, промучилась столько лет с плохим человеком, к тому же и алкоголиком, боялась развода, как полагается восточной женщине, набралась куража, развелась — и живи себе спокойно. Нет, теперь страдает, зачем так долго страдала… И так же долго, с подробностями, все это излагает… Но настал вечер, когда Марго наконец спросила у Эммы:
— А твои-то дела как? Что там у тебя с твоим героем? — И в голосе почудился искренний интерес.
— Все, — вздохнула Эмма. — Рассталась. Окончательно. Начинаю новую жизнь.
— Давно? — встрепенулась Марго, которая старую жизнь уже закончила, но новая все никак не начиналась.
— За день до отъезда. Восемнадцатого.
И она подробно рассказала, как встретилась с Гошей последний раз. Как пришла к нему в мастерскую, всю заставленную из железа скрученными людьми, такими трагическими, понимаешь, как будто заблудившимися в материале, случайно ожили не в теле, а в жестком металле, и страдают от своего ржавого несовершенства…
— Ты меня понимаешь?
— Вроде да. Так и что? Встретились…
— Тупик. Мы попали в тупик, и деваться некуда. Его дебилка жена, беспомощная дура, дочка одна больная, вторая просто психопатка, деваться ему от них некуда, а я только усугубляю все… И от наших отношений всем только хуже. Да и пьет-то он от безвыходности…
Марго смотрела на Эмму своим армяно-азербайджанским взором, и легкий испуг превращался в тихое отвращение, пока не прорвался непристойным вопросом:
— Эм, а ты с ним, с пьяным, спишь?
— Маргоша, да я его трезвым за восемь лет, может, два раза видела. Он трезвым никогда не бывает.
— Бедная, — зажмурила свои преувеличенные очи Марго, — я тебя понимаю…
— Не понимаешь, не понимаешь, — замотала головой Эмма. — Он потрясающий, и не важно, пьяный, трезвый. Он — то, что нужно каждой женщине. Он мужчина до мозга костей. Он просто попал в ужасное положение. И меня туда завел, в это ужасное положение. Он ни в чем передо мной не виноват. Обстоятельства… Но я уже все, решилась. Я выскочу. Я не должна ему мешать, он творческий, он особенный. Совсем не похож на инженерское быдло. У него весь мир другой. Конечно, я никого даже близко на него похожего не встречу, это ясно. Но он у меня был, это кусок моей жизни, целых восемь лет, и этого никто у меня не отнимет. Это — мое.
