– Скажите, вы счастливы?
И тут же пришел в отчаяние от своей дурацкой фразы. Но молодая женщина сухо ответила:
– А как же.
– Я сказал глупость. Вообще-то я голоден как волк. Давайте пообедаем вместе.
– А как же.
Она открыла кошелек, который несла в руке, уложила туда ключи от машины, щелкнула замочком. Он застыл от изумления, потом простер вперед руку, словно указывая дорогу. Он был бледен. Голос его дрожал.
– Это я счастлив, – пробормотал он. – Я счастлив и… даже не знаю, что сказать.
Он шагал рядом с нею и не верил своему счастью. Но твердо верил, что ему необходимо это устремленное вперед тело, эти груди, это лицо, эти руки, рассекающие воздух и мерно вспыхивающие светлыми пятнами на солнце, эти колени, вздымающие юбку. Он не поверил, когда на его ладонь шлепнулась капля дождя. Потом вторая.
– Дождь, – сказала она.
Внезапно по булыжной мостовой свирепо забарабанили потоки воды.
– Июньский ливень, – сказала она.
На Лилльской улице они укрылись под козырьком подъезда. Замолчали. Отряхнулись. Грозовой дождь хлынул с новой силой. Эдуард толкнул дверь. За ней стояла тишина. Они увидели вестибюль и широкую лестницу из серого мрамора.
– Давайте войдем, – сказал он ей.
Дождь хлестал так бешено, что казалось, по ее лицу струятся слезы. Они уселись напротив двери лифта, на банкетку с желтой бархатной обивкой. Он собрался вытереть ей лицо. Протянул руку. Хотел сказать: «Вы промокли». А сказал:
– Я влюблен в вас, и вы влюблены в меня.
Она приподняла было брови, но ее черты тотчас застыли. Она прислушивалась к хлопанью двери, к женским голосам, доносившимся откуда-то сверху. Затем лифт начал медленно подниматься, устало покряхтывая на ходу. Эдуард накрыл ладонью руку молодой женщины и, отирая с нее воду, взволнованно спросил:
– Вас как зовут?
– Лоранс.
– А меня – Эдуард.
Он придвинулся ближе к ее телу. Она сжала его руку.
– Я… – начала она.
Он тесно прижался к ней, почувствовал ее колени. Они услышали, как хлопнула дверь вдали, наверху. Он обнял ее за плечи. Их лица сблизились. Так они и сидели, лоб в лоб, смешивая свои дыхания, подобно детям, играющим в «микадо» или возводящим карточный домик. Потом он потянулся губами к ее губам. Они приникли друг к другу. Он ощущал касание ее грудей, ее колен.
Кровь жарко забурлила в ней. Но тут послышался усталый скрип спускавшегося лифта, и она оттолкнула его. Эдуард попытался снова обнять ее, но она мягко отстранила его. А он думал лишь об одном: вернуть себе трепет ее нежной горячей груди, аромат губ и шеи, скольжение шелковой блузки, мягкость полотняной юбки. Наконец она оттолкнула его более решительно. Их тела сотрясала дрожь. Он сказал ей:
