— Зайди, зайди, — одобрил Захар Петрович. — Она очень переживает. Да и каждый бы на ее месте… Сын ведь…
— А что с него взять — ненормальный, — сказал вдруг Володя. — На Богдановку его, чтобы не бегал…
— Не смей так говорить! — взорвалась мать. — Да, он не совсем здоров. Но не издеваться надо, а сострадать!..
Аркаша был действительно не совсем полноценный, как считали врачи, в результате отцовского алкоголизма. Его оставляли на второй год два раза в одном классе, стоял даже вопрос о переводе Будякова в спецшколу, которая находилась на Богдановской улице. Но Галина Еремеевна отстояла его: там, по ее мнению, окончательно затормозилось бы его развитие.
— Но ведь о нем все так говорят! — удивился Володя.
— Вот и плохо, что все! А ты не должен! — продолжала возмущаться мать. — Пойми, это не вина, а беда. Горе! И откуда у тебя такое бессердечие?
Володя демонстративно встал.
— Сиди… Ладно, будет вам, — примирительно сказал Захар Петрович; ему не нравилось, как говорит о мальчике Володя, но не хотелось уезжать с испорченным настроением.
Однако проводы были все-таки скомканы. Володя, обиженный, ушел к себе в комнату. Галина Еремеевна тоже была раздражена.
— Вот пижама, — показывала она мужу, что где лежит в чемодане. — Вот рубашки… Не понимаю, Захар, почему сейчас подростки такие жестокие?
— Может, просто безапелляционные? — успокаивал жену Измайлов.
Галина Еремеевна вздохнула.
— Наверное, ты прав. — Она понизила голос, чтобы не услышал сын: Может, зря я на него накричала? Надо было просто объяснить…
— Конечно, — с облегчением сказал Захар Петрович; ему было бы в отъезде не по себе, зная, что жена с сыном в конфликте. — Постой, ну зачем мне так много рубашек?
— На смену, — ответила Галина Еремеевна. — Кто тебя знает, вдруг захочется в ресторан с какой-нибудь молодкой… Еще скажет, что жена плохо присматривает…
— Какая там молодка! — фыркнул Захар Петрович. — Скажешь же…
Измайлов знал, что жена насчет молодки пошутила, но такие шутки задевали его.
* * *
По дороге на вокзал Май рассказал Захару Петровичу об одном английском палаче по имени Джеймс Берри, который оставался джентльменом даже при исполнении своих обязанностей: прежде чем отправить приговоренного к смерти на тот свет, предъявлял ему свою визитную карточку.
Но Захара Петровича мало заинтересовал чудаковатый палач, он думал о сыне. То, что произошло за столом, на кухне, оставило в душе гнетущий осадок.
Что истинное, настоящее в Володе? Сострадание, доброта, которая проявляется, например, к увечным животным, попадающим в их дом? Или эгоизм, небрежение к человеческому горю, которое промелькнуло в его высказывании об Аркаше Будякове? Может быть, второе идет от того, что он у родителей один? И весь заряд любви Захара Петровича и Галины Еремеевны, обрушенный на Володю, делает его нечувствительным к нуждам и заботам других?
