— А вы? Что вы?
— А что я? Взяла академический — и к родителям в Оренбург. Потом сын родился, Костя…
— А он вас не пытался приобщить к церкви?
— Да нет, собственно. Спросил только, буду ли я всегда с ним. Смешно! В бога я не верю. Дикость это. А Костя? Поповский сын…
— И вы не осудили его?..
Я опять с неудовольствием заметил про себя, откуда у меня берутся эти стертые слова: «осудили», «приобщить»?..
Юрлова задумчиво посмотрела куда-то поверх моей головы, на цепочку огней, уходящих в тихую, засыпающую улицу Краснопартизанска.
— Как бы там ни было, а он отец Костика. Моего сына. И с этим ничего не поделаешь…
— Я не знаю, как вы считаете… Мне кажется, что он вас в чем-то предал…
Она посмотрела на меня почти с испугом.
— Он меня любил… И Костю любит, — тихо, но убежденно проговорила Соня.
— Нет-нет, я не об этом. Почему он не открылся вам до женитьбы?.. Теперь у вас проблема — сын… Что вы ему скажете?
— Не знаю… Не знаю — вот что страшно. Официантка не выдержала:
— Вы будете еще что-нибудь заказывать? Буфет закрывается. И кухня.
Мы поднялись.
Я предложил пойти прогуляться. Город уже крепко спал. В эту тяжелую, душную ночь не хотелось думать о горячей постели, о нагретой за день комнате, и об одиночестве в гостиничном номере с запахом не обжитой еще мебели.
Мы шли по мосту, высоко взметнувшемуся над узенькой полоской неподвижной речки.
И здесь, под открытым небом, оказались вдруг еще более одиноки. Одиноки порознь. Каждый думал о своем. Не сговариваясь, повернули к гостинице. И расстались в коридоре. Наверное, судьба нас не сведет больше никогда…
