– Кто переменится? – взвилась мать. – Ты что несешь, борзописец?! Когда это История менялась?
– Когда угодно... – ласково и дружелюбно ответил сын. – Ладно, маман, не надо бить копытами.
– Ну и дуб ты, Илья, – воскликнула мать.
– Валя! – бабка всплеснула руками от негодования. – Ну, петухи!
– Ничего, бабаня, голубок ты мой, дуб – это ценная порода древесины! – Илья лениво поднялся, ушел в переднюю и вернулся со свертком.
– Я принес вам три привета. Слышишь, мать? От твоего мужа, моего отца и бабаниного зятя.
– Как он выглядит? – Заволновалась бабка. – Худой?
– Как обычно. – Илья развернул сверток. – Вот, принес.
– Ай, Семен, Семен! – бабаня разулыбалась, прослезилась от удовольствия. – Красивый свитер, дорогой, а? Надень, Илюша, – не мал?
Мать закурила, сунула зачем-то коробок спичек в карман халата и вышла из кухни.
– Балует, – громко сказала она в комнате вроде бы самой себе.
Бабка топталась вокруг здоровенного внука, оглаживая новую вещь на нем, красивую, дорогую, отец подарил:
– Раздался, раздался...
– Раздался... – сказала мать в комнате, – скоро вышибет дно и выйдет вон.
– Илюша, – бабка понизила голос, чтоб дочь не слышала. – А сам-то он, Семен, как?
– Ну, я же сказал, баб, нормально!
– Мосты он сделал себе? Собирался...
– Бабань, знаешь, я уже лет с пятнадцати никому в рот не заглядываю.
– Напрасно, – ехидно вставила мать, – может, ума бы у кого набрался.
Илья подошел к ней, обнял прямые худые плечи.
– Мать, – нежно протянул он, – давай, наконец, дружить. Махни ты на меня чем-нибудь, допускай все до...
– До лифчика, знаю... – перебила мать и вздохнула: – Удивительно, как мы воспитали такую свинью.
Стирали вдвоем молча и споро. Илья выжимал белье – в машине отжим уже лет семь не работал – и развешивал его на балконе.
– Сегодня, глядишь, без приключений обойдется, – обронила ненароком бабаня и сглазила. Минут через пять грохот оборвался, стало слышно стрекотанье маленького будильника в столовой и на лестничной клетке всплеснулись голоса соседских мальчишек.
– Заткнулась, проклятая! – бабаня в сердцах махнула мокрой, в мыльной пене, рукой. – Давай, Илюша!
Илья вытер руки нестиранной еще материнской юбкой и полез в мотор.
– Когда это кончится, – забубнил он, – ее на свалку пора, эту старую идиотку... Если даже человек выживает под старость из ума...
– Почему ты кивнул в мою сторону? – насторожилась бабаня.
– «Ура»... Она скоро салютовать начнет. Ее бы на парад...
– Не болтай! – откликнулась из комнаты мать. Илья усмехнулся, подмигнул бабке и продолжал уже громче:
