Наконец из глубины кафе его позвал хозяин – а может, это был его отец, потому что вытянутые идеальным овалом черты сына в лице отца огрузли, поблекли и словно взывали к мастерству реставраторов.
И вдруг я вспомнила о недосказанном сюжете.
– Так что там с мыльной оперой, этими младенцами, безутешным вдовцом?
– А на чем мы остановились?
– Он нашел кормилицу...
– Да... некая девица, не то чтобы гулящая, но, скажем так, обманутая жизнью, нанялась выкормить мальчика. И выкормила... И за это время наш дед, мужик в ту пору молодой и крепкий, привязался к ней. А может, приспособил под нужды, по купеческой своей сметке... Пока суд да дело, скупил большой участок горного склона, выстроил наверху виллу, назвал ее «Утешение». Мол, эта девица, кормилица, – кажется, ее звали Лючия, – явилась ему утешением в его горе.
– И... он женился на ней?
– Не то чтобы женился: дедуля, по слухам, нрава был не простенького, но прожил с ней, как с женой, лет двадцать, до самой смерти... Позже внизу построил у моря еще один дом – сегодня увидишь, как Мария его отделала... Верхнюю виллу сдавали постояльцам, многие были родом из России, дед любил поболтать на родном языке, – а в нижнем доме жили всей семьей...
– Так-так... а что там с заячьей губой?
– ... А вам, писателям, надо расковырять каждую болячку? Уже вцепилась в сюжет, да? Так вот, бедная девочка... Сейчас-то у нас это дело небольшой операции, а в то время... Как родился, так и носи... Но – вечером, вечером! Доедай свой салат, поскачем дальше. Нет, ты глянь, что вытворяет этот паршивец! И ведь ни одну не разбил... Надо бы добавить ему еврик за ловкость...
Не решившись взять такси из-за вдохновенно грабительских цен итальянских водителей, мы опять сели в автобус до Равелло – и вот эту карусель я буду помнить всегда.
Помимо того, что петли дороги вздымались еще выше, еще круче, еще отвеснее, – в автобус набилось народу столько, что в проходе стояли толпой. Он просто обязан был свалиться в пропасть и уйти на дно великолепного залива. А из-за толчеи я, конечно, не успею выбраться в окно. Однако – неплохая смерть для писателя.
(Я вообще в последние годы ловлю себя на том, что все время примеряю какую-нибудь экстремальную кончину, которая украсила бы мою заурядную, в целом, биографию).
Пути нашего немного – шесть километров. Но из-за крутизны и спиральных извивов дороги мы тащимся – и слава Богу! – целых сорок минут. Каждый раз, когда автобус делает еще один полный поворот на каблучке, и близкие и далекие башни Равелло возникают, как мираж, на соседней скале то слева, то справа, моя подруга, которую немилосердно тошнит, стонет:
