– Выдумки, – махнул рукой прокурор. – Прозрачный маневр, которым вы пытаетесь прикрыть свое сотрудничество с оккупантами.
– Еще в марте сорок третьего почти вся партизанская верхушка, за исключением Тито, прибыла в Загреб и заключила с немцами и усташами пакт о взаимном ненападении и о совместных действиях против моих вооруженных сил. За это соглашение мои войска и мой народ заплатили кровью. Но тем не менее, мне никогда не пришло бы в голову обратиться за помощью к немцам для того, чтобы рассчитаться с партизанами. Хотя такая помощь мне часто предлагалась. Я понимал, что целью оккупантов было ослабить и уничтожить оба партизанских движения, прежде всего, однако, то, которое возглавлял я, потому что мы были более многочисленны и представляли для немцев гораздо большую опасность. И в семье, и в армии меня учили не верить немцам даже в том случае, когда они приходят не с бомбами, а с подарками. То чувство, которое было у меня к ним в Первую войну, я сохранил и во Вторую, независимо от того, шла ли речь о генералах кайзера или Гитлера. И если я узнавал, что некоторые командиры, прикрываясь моим именем, пытались взять себе в союзники против партизан немцев или итальянцев, то беспощадно наказывал их. В этом вопросе мы никогда не находили взаимопонимания, и я никогда не смотрел на это сквозь пальцы. Я избегал любых столкновений с оккупантами только тогда, когда они были заранее обречены на неудачу или сулили месть гражданскому населению. Моей стратегией была стратегия молниеносного и общего удара по всем гарнизонам и частям неприятеля. Разумеется, постоянно были стычки с немцами, и мы наносили им больший ущерб, чем кто бы то ни было во всей оккупированной Европе. Присутствия партизан они и не ощущали. Во время битвы при Эль-Аламейне, в Северной Африке, мои вооруженные силы на протяжении нескольких месяцев контролировали железную дорогу Белград – Ниш – Скопье – Салоники и тем самым преградили путь десяткам тысяч гитлеровцев, которые не смогли прийти на помощь Роммелю. Но Сербии это обошлось очень дорого. Более ста пятидесяти тысяч сербов расстались с жизнью как на полях боев, так и в результате немецких репрессий. В одних только лагерях на Банице и в Яйницах погибли десятки тысяч человек. Союзное командование направляло воззвания патриотам Европы не предпринимать поспешных действий, беречь жизни и ждать решающего призыва к решающему бою. Одновременно от меня требовали не сдерживаться и не щадить сербских жизней. Я старался сберечь детей и крестьян Сербии, я щадил их, насколько это было возможно, и знал наперед, что за это меня будут упрекать и англичане, и американцы, и русские. Но я никогда не жалел и не пожалею, что не заставлял безоружных людей штурмовать бункеры и бросаться под танки. Я наносил удары там и тогда, когда в этом был смысл. Если бы не партизаны, а потом не заговор Черчилля и Сталина против сербов, я бы покончил с немцами еще в сорок четвертом, а с Павеличем и того раньше. Я готовил день, когда весь Балканский полуостров должен был задрожать под ногами моих отрядов, и тогда все силы Гитлера, от Салоник до Любляны, оказались бы разбиты наголову. Это было мое…
