Смех так же неожиданно оборвался, и Татьяна Викентьевна снова зарыдала.
– Никто никогда в жизни так со мной не разговаривал. Никто и никогда, – бормотала она между всхлипами.
Я сидела и осмысливала информацию. Не про этих долбаных Калгановых. Здесь ничего неожиданного не было, Илька же предупредил, что мне – п…ец. Новость заключалась в том, что Танька и Бобби – живые люди. Я их, честное слово, таковыми не воспринимала. Они были куклами – неискренние, выпендрежные, поддерживали какие-то выдуманные ими самими имиджи – успешные, влиятельные, медийные, богатые. Имидж покрыл их человеческие сущности непробиваемой посверкивающей броней. И на «человеков» они почти не походили. Как рыцари в стальных доспехах.
Неизвестно, кто или что там внутри, да не очень хочется знать. Страшновато. А сейчас доспехи развалились от угроз Калганова-старшего и оказалось, что под блестящим железом сидят пожилые, усталые дядька и тетка, замученные своей тяжелой ношей донельзя. Это открытие мой мозг переварил, и оно ему, видимо, понравилось. Со знаком плюс было открытие. Потому что я себя вдруг очень хорошо почувствовала – все было правильно. Люди существуют. Мне-то иногда казалось, что ни все куда-то подевались; во всяком случае, в шоубизнесе их точно нет. А они есть – вон двое сидят, тоскуют-печалятся. Живые человеки – это вызывало оптимизм.
И я сказала:
– Да не нервничайте вы так, Татьяна Викентьевна, Борис Николаевич. Их штербе. – Они уставились на меня. – В смысле, я ухожу. Чудить не стану. Все сделаю, как вы скажете. Честное слово. Только и вы уж все хорошо придумайте, чтобы накладки какой-нибудь не вышло.
– На счет этого не волнуйся, – сказал Бобби, – все сделаем. – Встал, подошел ко мне, приобнял. – Хорошая ты девка, Света!
– И талантливая, – пискнула из-за стола Викентьевна. – Очень талантливая. При другом раскладе мы бы из тебя знаешь, какую звезду сделали. Всю страну порвала бы!
– Помолчи, Тань! – оборвал ее Бобби. – Ни к чему это. Повернулся опять ко мне и сказал:
– Спасибо.
Мне стало неловко, я засуетилась:
– Ладно, пойду. До свидания. Жду указаний, так сказать.
И все пошло как по маслу. Я была уравновешенной и покладистой. Бобби тоже вел себя «на пять с плюсом». Мы понимали друг друга с полуслова. На записи песенки про море он говорил мне: «Здесь поглупее», – я глупее. Он: «Эту строчку пропой никак». Я постаралась и никакнула никакостее не бывает. Видела, что он доволен. А я, как ни странно, тоже получала удовольствие от этого процесса. Даже как-то залюбила Бобби. Мы ведь с ним вместе творили, создавали глупую бездарную певичку, ничем не отличающуюся от других безмозглых дур, которые открывают свои пухлые, накачанные гелем губки под фонограмму. Это я не к тому, что я сама суперпевица. Нет. Если честно, я вообще не певица. Это мои соученики по Академии все время трындели, что не представляют себе жизни без музыки и сцены, а я – запросто.
