В ушах комсомольца Столетова все еще звучали слова батальонного комиссара товарища Островцева:
«Десять лет минуло с тех пор, как Красная Армия сломала хребет врагу в Крыму, восемь — как сбросила последних недобитков в Тихий океан, позволив советскому народу вздохнуть спокойно и вернуться к мирному труду. Но никак не успокоится гидра империализма, вновь и вновь посылая на нас своих кровавых наймитов. Басмачи в Туркестане, белополяки на Украине, белоказаки на Кубани, савенковцы, антоновцы — какую только мразь не доводилось нам за прошедшие годы беспощадно карать пролетарской рукой. И вот теперь злобный враг решил ужалить советскую республику в самое сердце…»
И вот теперь — в бой. Никакого страха Егор не испытывал, наоборот, все его существо пело от радости, от предвкушения, от причастности к сонму героев. Молодой человек мечтал, как, отслужив срочную, вернется обратно в Москву возмужавшим, широкоплечим, с такими же тремя треугольничками в петлицах, как у отделенного Макаркина, и все встречные девушки не будут сводить с него глаз, а мужчины завистливо перешептываться. А он, слыша тихое: «Вот он… тот самый…» только шире расправит плечи и небрежно смахнет несуществующую пылинку с блестящего ордена на груди. Совсем такого же, как у товарища батальонного комиссара…
Поэтому, когда отгремели орудийные залпы и прозвучала команда «В цепь ра-а-зделись!..», ни в чем не сомневаясь и презрительно поглядывая на бледных товарищей, кое-кто из которых суетливо осенял себя крестным знамением, опершись на приклад, легко выпрыгнул из неглубокого окопа, отрытого вчера, поправил буденовку и встал на свое место в цепи.
Идти по заросшему каким-то неизвестным коренному горожанину бурьяном чуть кочковатому полю было легко. Ставшая привычной за несколько армейских месяцев винтовка удобно лежала в огрубевших от непривычной работы ладонях, скатанная рулоном шинель через плечо совсем не мешала, теплый ветерок приятно овевал лицо. Сколько раз вот так приходилось уже ходить в учебную атаку. Скоро, когда до вражеских траншей останется всего ничего, прозвучит команда, и цепь бегом устремится вперед, раздирая рот в громовом «ура», чтобы несколько минут спустя спрыгнуть с глинистой насыпи и пырнуть штыком в брюхо набитый соломой манекен… Тут, правда, будут не манекены, а живые люди, но какая, в сущности, разница?
«Ты, паря, главное, не в пупок ему, аспиду, тычь, — послышался в ушах деловитый голос отделенного. — Посеред брюха ткнешь — ей-ей в хребет угодишь. А тут, считай, пропал штык. Зажмет как в деревяшке, пока вытаскивать будешь — тебя на тот свет отправят… В рукопашной это дело легкое… Ты рядом с пупком бей. Там мягко, ничего не помешает. Выдернул, и дальше пошел…»
