Осколок империи | страница 61



— Свои, Федор Иванович, — махнул рукой один из сидящих у костра, и Алеша с огромным облегчением узнал в нем набившего за долгую дорогу оскомину «эрудита» Семена Дмитриевича Загоруйко. Но теперь он казался чуть ли не родственником.

Спаслись все пассажиры Алешиного купе, кроме пожилого профессора. Даже «мешочница» Василиса, и та сумела ускользнуть от конвоиров, хотя и без своего ненаглядного багажа, а теперь деловито нанизывала на прутики шляпки собранных по пути грибов, обещая накормить всех на славу.

— Гриб, он пользительность имеет! — вещала неунывающая баба, ловко пристраивая свои «шашлыки» возле костра. — Люди бают — сытнее мяса. Эх, жаль только сольцы нет… Все там осталось. Сожрут большаки мои харчишки и не подавятся. Ну, да и господь с ними. Как подумаю из какой страсти выкарабкалась — душа обмирает…

— Не выбрались мы еще, — буркнул мужчина в инженерской тужурке, каким-то образом сумевший завладеть одним из карабинов конвоя и теперь придирчиво изучавший добычу. Алексей и Вика уже знали, что его зовут Федором Ивановичем Марьиным и в прежней, мирной жизни он исходил всю Западную Сибирь и Северный Урал с геологическими экспедициями. — Вон, три патрона всего в обойме осталось. Много с таким арсеналом не навоюешь.

— Не каркай, ворона! — напустилась на него торговка. — Типун тебе на язык!

— Он прав, — вздохнул «многодетный» мужчина, сумевший сохранить лишь пятерых мальчиков из своего «выводка», шестого ребенка — маленькую, удивительно серьезную и молчаливую девочку — держала на руках миловидная молодая женщина с заплетенными в толстые косы соломенными волосами. — Поэтому нам нужно избегать любой встречи с преследователями.

Желающих возразить не нашлось.

«Обед» прошел в гнетущем молчании. Даже говорливый обычно «эрудит» Загоруйко, и тот не пытался начать один из привычных диспутов. Детишки и те сидели тихо, не шалили и не перешептывались. Тень беды висела над горсткой затерянных в необъятной тайге беглецов, словно грозовая туча. — И что дальше? — нарушил молчание один из мужчин, опекавший женщину лет тридцати пяти, некогда, наверное, очень привлекательную, но теперь изможденную какой-то серьезной болезнью — красные, лихорадочно блестящие глаза, желтоватая кожа, чахоточный румянец на щеках. — Двигаться наобум — самоубийство. В любой момент мы можем наткнуться на засаду.

— Тем более что Викентий Савельевич велел дожидаться его тут, — поддержала пышная дама бальзаковского возраста, не выпускающая из рук вместительный ридикюль: она одна из немногих умудрилась сохранить свои пожитки.