Блио – глухая, расширенная к бёдрам полукуртка-полукамзол, тоже надевалась через голову.
– Там у вас шнурки, на блио, их надо пропустить через разрез в камизе и подвязать ваши шоссы спереди.
Олег исхитрился с третьей попытки справиться со всеми подвязками.
– Во-от… – удовлетворенно сказала Эмилия и зашла Сухову за спину, чтобы завязать узелки на шоссах сзади.
Ещё раз обойдя Олега, девушка осталась довольна и принесла магистру его кампагии, отчего тот испытал сильное облегчение, ибо представить себе не мог, как вообще можно ходить в дурацких пигашах, находящихся в близком родстве с ластами.
– Вы очень красивый мужчина, – залюбовалась магистром Эмилия и глянула на него мечтательно, склонив головку к плечу.
Явившийся Ипато прервал паузу.
– Замечательно выглядите, сиятельный, – сказал он, кивая одобрительно. – Ну, что ж, идёмте?
– Я готов, превосходительный, – сообщил Олег.
Замешкавшись в дверях, чтобы пропустить вперёд Эмилию, он не удержался и ущипнул девушку за грудь. Та только хихикнула и повела плечом…
Спустившись по лестнице следом за преординатом, Сухов выбрался в крошечный садик, с трёх сторон замкнутый стенами Ка'Ипато, а с четвёртой отгороженный высоким кирпичным забором. Отворив скрипучую калитку, Ипато выбрался на улицу.
Олег шагнул за ним, пригибая голову, а когда разогнулся, то рассмотрел узкую улочку, скорее даже щель между стенами домов, где верхом не проедешь – ногам всадника не хватило бы места. К тому же улица была занята – тут повсюду обитали свиньи. Они бродили среди отбросов, лениво выискивая помои повкуснее, или просто валялись в грязи, разморено хрюкая.
– Вот поэтому я и не люблю ходить пешком, сиятельный, – признался патрикий. – Воняет!
– Константинополь тоже не всюду источает благоухание, – заверил его Сухов.
– Ничего, – бодро сказал Ипато, – здесь здорово посвежеет после лета – осенние шторма нагонят воду на улицы, и та всё смоет!
Олег шагал, прислушиваясь к себе, но наплыва усталости пока не чувствовал.
Движение по улице-щели было редким, в основном приходилось переступать через чушек или поднимать их пинками, чтобы уступили дорогу. Хрюшки обиженно визжали и не сразу принимали ускорение. Лишь однажды пришлось разойтись с венецианцем – тот шагал навстречу в одних брэ и в замызганной камизе, облепленной чешуёй.
А потом улица резко расширилась – аж до двух шагов поперёк! Теперь пешеходы стали попадаться чаще – огородники с тележками, чумазые оборванцы, волокущие дырявые мешки с углём, старушка-молочница, опасливо поглядывавшая на угольщиков, особа духовного звания, подбиравшая полы рясы и перешагивавшая лужицы. Можно было с ходу угадать принадлежность к тому или иному сословию – по цвету одежд. Тем, кто был побогаче и познатней, шили камизы, котты и блио из ярких тканей – зелёных, красных, синих. Те же, кто относился к «малым людям», носили одеяния серых и бурых тонов – цветов некрашеной шерсти и небеленого полотна. Не встречалось лишь жёлтых платьев – никому не приходило в голову красить ткань в цвет измены и ревности.
