– Не переживай, слышишь? – прошептал Сухов.
– Я не переживаю… – тонким голосом ответила Елена.
Она томно перевернулась на спину и потянулась, то ли в самом деле переставая горевать, то ли притворяясь успокоенной. Олегова пятерня, словно сама по себе, погладила плоский животик, надавила на лобок и вернулась к тугой груди, стала обминать её пальцами, теребить сосок, нежно касаясь тёплой и шелковистой кожи. Женские ресницы затрепетали, веки опустились, а припухшие губки дрогнули в улыбке. «„Снежок в розе…“ – подумал Сухов. – Чьи это слова? Не мои…»
– Иногда я думаю, – доверчиво проговорила Мелиссина, – что нарочно соблазняю моего милого варанга, лишь бы зачать… А потом, когда отдаюсь тебе, понимаю, что просто хотела стать твоей, ибо я женщина…
– Ты слишком много думаешь, – сказал Олег назидательно, – и почти всегда – неправильно. Ты постоянно обижаешь Елену Мелиссину, а она очень хорошая… и очень хорошенькая.
– Я больше не буду…
– Алёнка ты, моя Алёнка…
– Алёнушка, – поправила его Мелиссина. – Алёночка.
– Любимая…
– Любименькая!
К Мелиссине вернулась обычная живость. Она села на постели и перекинула на грудь копну своих волос. Перебирая пряди, Елена сказала:
– Я сегодня видела Пончика, он проходил мимо с этим пачанакитом[16]… с Котяном, и просил тебе передать, что они обязательно явятся к Фаросу.[17]
В Олеге что-то сжалось внутри – он совершенно забыл о заговорщиках.
– Я в них и не сомневался, – бодро сказал Сухов.
– Ты опять что-то от меня скрываешь? – Соболиные брови Елены сердито нахмурились.
– Пустяки, – успокоил ее Олег. – Так, небольшая услуга базилевсу…
Женщина изящно прогнулась, скрючила пальцы, будто кошка, выпускающая коготки, и хищно потянулась к Сухову. Патрикий порывисто обнял её, опрокинул на кровать. Алёна взвизгнула – и тут же забросила ему руки за шею, царапаясь легонько и раздвигая ноги.
– Солнышко моё лучистое… Я опять тебя хочу… Представляешь?.. – сорвалось с сухих губ.
– Представляю, – ответил варвар.
Задолго до означенного времени Олег покинул родовое гнездо Мелиссинов, одетый по последней моде – в штаны из дорогой шерсти, в тонкий шёлковый хитон и голубой скарамангий, затянутый златотканым кушаком. Ноги были обуты в мягкие кампагии[18] с загнутыми носками, а плечи Сухов укрыл чёрным сагием, расшитым золотыми грифонами.
Лицо его выражало скуку, а от всей фигуры исходила опасная сила и лёгкая надменность – они словно гнали по толпе прохожих волну почтения и робости. Олег уже привык к этой незримой ауре, отдаляющей людей и берегущей его от малых зол.
