Иван вернулся к самосвалу. Спокойно сел за руль, спокойно поехал. В поселке от трассы свернул к рынку, хотя дорога к дому вела прямо. Дети переглянулись, притихли. Все дети поняли. Его, родные, на мать и отца похожие ликами и мыслями, поступками и сердечным отношением к жизни.
«Жигуленок» стоял на прежнем месте, к завершению рабочего дня, для покупателей. Как и вчера, барыга сидел на пивном ящике, а в заднем багажнике, под поднятым капотом, желто светлела в свежей рыхлой пыли картошка. Его, Ивана, картошка. Много приезжих киргизов и китайцев, картошка расходилась чередом.
— Какая цена? — сдерживая ярость, процедил Иван. Барыга не обращал внимания на самосвал, который встретился ему полчаса назад на выезде, где он копал чужую картошку. Но Ивана по вчерашним полведра при покупке, запомнил.
— Двести. Будто не знаешь? Ты же вчера у меня брал.
— А ты и вчера, и сегодня крал с моего поля за рекой… — Барыга битый на воровстве и клятый, угрозы Ивана на свой счет не принял.
— Я в Спорном живу, своей картошки девать некуда. И ты это брось: крал… — Поселок Спорный на Колыме. Там и овощеводческие совхозы, и картошка хорошо родится. Мог этот барыга приехать и с картошкой, распродав быстро, теперь крысятничал.
Иван решал, как поступить. Дочь ждала в кабине. Ромка вцепился в правую руку отца. И эта детская рука, цепко державшая его кулак, мешала принять правильное решение. Кулаками делу не поможешь, а на картошке не написано, что она его, Ивана, собственность.
— Па-ап, — тихо позвал сын. — Пошли… Мама ждет…
Машину Иван поставил в гараж и шел с детьми домой пешком. До недавнего дня школа на центральной улице ремонтировалась. Стояла в строительных лесах. К началу учебного года здание побелили в желтый цвет, и дети радовались за свою школу. Поселковое радио передавало последние известия: «На полях России вызрел небывалый урожай…»
