— Тогда вам придется смириться с моим соседством.
Я не знал, хочу ли я перелезать через ограждение. Оно стало границей: по крыше можно было дойти до лестницы, по лестнице — до улицы, по улице — до Синди, детей, Даниэль, ее отца и всего остального, что меня сюда занесло, как пакет из-под чипсов в ветреную погоду. На краю крыши я чувствовал себя в безопасности. Там я не чувствовал стыда, не чувствовал себя униженным — насколько это, конечно, возможно, если в новогоднюю ночь ты сидишь на краю крыши в одиночестве.
— А вы не могли бы перебраться на другой край крыши?
— Сама перебирайся. Это моя лестница.
— Не очень-то это по-джентльменски.
— Да я вообще ни хрена не джентльмен. На самом деле отчасти поэтому я здесь. Вы что, газет не читаете?
— Ну, иногда местные просматриваю.
— И что вы обо мне знаете?
— Вы работали на телевидении.
— И все?
— Пожалуй, да. — Помедлив, она добавила: — А вы не были женаты на ком-то из «Аббы»?
— Нет.
— Может, на другой певице?
— Нет.
— А, вспомнила: вы любите грибы.
— Я люблю грибы?
— Да, вы сами сказали. У вас в гостях был шеф-повар какого-то ресторана, и он дал вам что-то попробовать, а вы еще сказали: «Ммм, обожаю грибы. Ел бы и ел». Это были вы?
— Возможно. А это все, что вы обо мне знаете?
— Да.
— А отчего, по-вашему, я хочу покончить с собой?
— Понятия не имею.
— Может, хватит мне мозги пудрить? Задрала уже.
— Вы не могли бы выбирать выражения? Подобные слова я нахожу оскорбительными.
— Простите.
Я просто поверить не мог. Не мог поверить в то, что встречусь с человеком, который ничего не знает. Пока меня не посадили в тюрьму, я каждое утро обнаруживал у себя под домом всяких козлов из желтых газетенок. Меня постоянно вызывали на ковер мои агенты, менеджеры и телевизионные чиновники. Казалось, всем в этой стране было интересно, что я натворил. Наверное, все дело было в мире, в котором я жил, в мире, где все остальное было не важно. Может, Морин всю жизнь провела на этой крыше, подумалось мне. Здесь было не сложно потерять связь с действительностью.
— А ваш ремень?
Если я правильно понял намерения Морин, она доживала последние минуты на этой земле. Но она не хотела растратить их на разговоры о моей любви к грибам (которую, боюсь, выдумали для шоу). Она решила поговорить о вещах.
— Что «ремень»?
— Снимите ремень, обмотайте им лестницу и пристегните ее к заграждению.
Я понял, о чем она и что это сработает, так что несколько следующих минут мы все делали в молчаливом согласии: она передала мне стремянку, а я взял ремень и накрепко пристегнул лестницу к ограждению. Затем я несколько раз дернул лестницу — мне бы очень не хотелось упасть спиной вниз. Перебравшись обратно, я расстегнул ремень и поставил стремянку на место.
