Сожженные мосты. Часть 5. Мятеж | страница 57
Нет, кое-что он еще не сделал…
— Аллах Акбар! — громко крикнул полковник и с именем Аллаха на устах вознесся на небеса — третья пуля попала точно в голову…
В тот же день в столице Афганистана Кабуле взбунтовались части королевской полиции, вместо того чтобы усмирять массовые волнения — они сами вышли на улицы с оружием, начли нападать на британцев и британские учреждения, поджигать их. К вечеру по всему городу уже шли уличные бои.
09 июля 2002 года
Станица Вешенская, Область войска Донского
Железнодорожный вокзал
Отгуляли еще вчера, сегодня пришло время провожать. Состав на станцию обещали подать ровно в девять ноль-ноль, но еще в семь, к станционному зданию, новому совсем, казаками и выстроенному стали подтягиваться казаки. Мобилизуемые выделялись серо-зеленым, пятнистым камуфляжем, рюкзаками и оружием, казачки надели нарядные, выходные платья, тот тут, то там — черные с красным парадные мундиры — отцы, а у кого и деды. Собрались на станционной платформе, кто-то магнитофон включил с песнями казачьими, кто-то уже и в рев, хоть силой отдирай, кто-то — с друзьяками стоит, о своем гутарит, в сторонке и старики — у них свой разговор. Шум, плач, многоустый, встревоженный разговор.
Мобилизация…
— Ты пирожки то съешь, которые сверху, они с картошкой! А сладкие можешь и потом съесть, они не испортятся….
— Да понял, я, понял…
— И с рыбой тоже съешь!
— Ну, вот что… Наказываю наперед, если узнаю что хвост набок — запорю как вернусь.
— На себя посмотри! Кобелина! Смотри, если пропишут, что ты там с какой… паненкой спутался… вернешься в пустой дом!
— Да ладно тебе…
— Да не ладно! Истинный крест к родителям уйду и детей заберу! Лучше жалмеркой[35] жить, чем с таким кобелиной!
— Но, будя!
— И без будя уйду!
— Гутарят, прошлый раз как было — так казна за несжатый хлеб платила.
— Дурик ты, это боевые платили.
— Ага, а потом на круге из-за них в драку.
— Дураки были, потому и в драку.
— А где справедливость, кто хлеб таки сжал — заплатили, и у кого он под зиму ушел — тоже заплатили.
— Гутарят тебе, чугунной голове — боевые платили. Их зараз не за хлеб платят, дурья ты башка…
— Ага, а где справедливость…
На самом краю бетонной станционной платформы стоят двое, по виду — отец да сын. Сын — под два метра вымахал, здоровый молодец, открытое, крестьянское лицо, буйная повитель пшеничных волос, лихо закрученные усы, большие крестьянские руки, с которых ничем не смоешь въевшуюся в них смазку да солярку. На добром молодце — уставной казачий камуфляж, десантные, прыжковые ботинки, на рукаве — знак гвардии, значит срочную ломал в гвардейском полку. Большой зеленый рюкзак, тоже уставной, заботливо собранный явно женскими руками, сбоку приторочено короткое, с пистолетной рукояткой помповое ружье — деревянные части уж потемнели от старости, воронение тоже кое-где стерлось. За спину у доброго молодца — лихо закинут легкий пулемет — переделанный РПД с коротким стволом, складным прикладом и передней рукояткой, пулемет кажется совсем маленьким на могучей казачьей спине.