И снова ему ярко представилось, что кочерга сейчас согнется, а может и вовсе сломается, и дверь встанет на место, защемит ему ладонь, и он простоит тут всю ночь, согнувшись в три погибели, страдая от боли и неудобной позы…
Глеб тряхнул головой и медленно начал выпрямлять спину. Тихо щелкнул металл, затрещало дерево — дверь неохотно поддавалась, и Глеб в душе возликовал. Когда дверь соскочила с петель, он едва ее не уронил, но застрявший в пазу крепкий язык замка задержал ее падение. Глеб подхватил дверь, отодвинул, установил надежно и заторопился: надо было собрать все, что могло пригодиться в пути. Да и то, что вряд ли бы потребовалось, оставлять было жалко.
В льняную простыню Глеб завернул большую часть провизии; в покрывало — ту посуду из шкафа, что выглядела побогаче — он рассчитывал продать ее в первой же встреченной лавке. Получившиеся объемистые узлы он связал меж собой и повесил на плечо. Сунул за пазуху две книги. Распихал по карманам свечи. Подумал, а не заменить ли дубинку кочергой, но решил, что дубинка, пусть она и не такая крепкая, но куда более прихватистая, да и привычная уже. Он хотел взять и бирюльки, но, торопясь, рассыпал их, а собирать уже не стал.
Из комнаты он вышел нагруженный, словно мародер. Под мышкой он зажимал дубинку, в правой руке держал свечу, а ладонью левой прикрывал колеблющееся пламя. Тени шарахнулись от него, словно боясь, что и их он поймает и увяжет в узлы. Предательски скрипели под ногами половицы, но Глеб даже не думал ступать тише.
Случись сейчас драка, он был бы ей рад.
5
Выбраться из дома получилось не сразу.
Глеб долго плутал в длинных мрачных коридорах, среди одинаковых дверей. Порой он оказывался на каменных ступенях и спускался куда-то, кажется, под землю. Иногда по широкой деревянной лестнице он куда-то поднимался — кажется, на чердак. И чердак этот выглядел невозможно огромным, тьма наполняла его, не было видно ни стен, ни потолка, только встречались на пути высокие этажерки, заставленные пузырьками и банками, узкие столы, вроде бы препараторские, да странные устройства непонятного назначения, похожие то ли на веялки, то ли на типографские прессы, то ли на пыточные агрегаты.
Возле одной из этажерок Глеб задержался надолго. Он остановился, привлеченный блеском разноцветного стекла, поднес свечу к одной из банок, увидел пучеглазого уродца, плавающего среди собственных внутренностей. И вздрогнул, когда скорченные лапки дернулись и задвигались, разгребая петли кишок. Рядом стояла большая мутная колба, запечатанная воском, и Глеб не удержался, стер с нее пыль — внутри лежала человеческая голова с торчащими изо рта клыками и с рогом на лбу. На полке ниже выстроились рядами чашки Петри. На крышку каждой был прилеплен ярлычок. Глеб скользнул по ним взглядом, наклонился, вчитываясь: «лихорадка», «проказа», «усыхайка», «веселун»… Стояли здесь и реторты с ярлычками: «холодец», «мозгодум», «и-343 УАК», «зарин»… Много странного и жуткого увидел Глеб на этой этажерке — засушенные головы разнообразных существ, заспиртованные в стеклянных сосудах части тел, тарелки с холодно светящимся живым студнем, человеческий палец, шевелящийся в петле игрушечной виселицы, утыканная иглами кукла с живыми глазами.
