Пальто для Валентины | страница 8



— Сынка у Сары, яму шапку отдал, — вспомнил Семен. — Мужаки-то все под юбку, кавда выпили. А сынка ёё, видит. Шапки нет — на улку убёгнуть. Отдал яму…

— Ах Ты, Боже! Ты мой, Боже?! — Матрена заутирала щепотью рот. — Ах, люди…Убогих, обижать?..

Петр слушал речи Семена хмуро: «Пил у Сары и он. И не один, и не два раза. Сара пыталась даже своего пацана Ваитьку к нему привязать, будто отец он. А подрос Витька, увидели, кто отец: вылитый лицом — Мишка Бычков, сосед через дорогу. Еле отвязался тогда от Сары. С Валей еще ничего не решено было…»

— Тимофеевна, там, в кладовке шапка моя, в которой я пастил, фуфайка ешо добрая. Отдай человеку…

— Отдам, Петр Василич, — согласилась Валя. — И катанки старые мамины отдам. Мать-то твоя как? Семушака — горюшко, ты наше…

— А што мать? Ляжить. Умирать собралась посля праздников. Жалко, конэшно. Но рази это жисть?

— Ну, так я пошел, поднялся Петр. — Погреюсь.

Прежде чем идти до бани, Петр вышел за ворота, будто кого-то ждал. Чувство такое.

От ворот виден хорошо взволок до Зимника. Тепло в воздухе, сыро. Метель будет, решил Петр. Снег на тракте растаял и оттого сырая дорога виделась сейчас среди таёжной просеки, будто залитой кровавью, среди белого великолепия. Тракт отсыпают ежегодно дорожники дробленным на карьере красноватым пережженным известняком, геологам известным, как «аргиллиты». В дожди полотно тракта плывет, лесовозы разбивают колею так, что на мосты садятся. Как дойдет пьяненький Печенок в своих дырявых кирзачах? Надо бы хоть ему резиновые старые дать. С тем намерением он и вернулся в избу, прихватив резиновые сапоги в кладовке.

— Обувайся, — бросил сидевшему на лавке Семену. Похмелившись, убогий человек совсем осоловел. Валентина собрала Семену сумку для матери, поклала свежего хлеба пару булок, сала ломоть. Больше и дать нечего.

— Теперь все. Пошел. — Коротко подтвердил свое намерение Петр идти на жаркий полок. Без него разберутся теперь.

3. Валентина

Упарился на этот раз Петр на удивление быстро. Отдыхал же в предбаннике, как всегда. Изредка глотал, задрав чайник, настывший брусничный морс, отирал с лица ручьевой пот простынею, все было на своем кругу, но удовлетворения от бани нет. Дверь приоткрыта. Баня выстудилась, пока он сидел. За Петром собиралась Валя с матерью и Маринкой. Бабы жаркой бани не терпели. Каменку, он, правда, не выхлестал еще, поэтому не удовлетворившись двумя исхлестанными вениками, снял свежий, из висевших тут же в предбаннике по стенам. Париться все ж таки не схотел. Поддал полный ковш, обварил на опальном духу веник, забрался на полок, подложил побитые голики и свежую березу под голову, прилег и закрыл глаза. Только сейчас, хватанув горяча и с горяча, Петр ощутил: от бани тело свое взяло. Решил, домокнет последним потом и на сегодня ладно будет. Жар, сразу хлынувший с каменьев, обвял и показалось Петру баня истомным июльским березняком, парным и застойным от созревающих трав. И сразу подумалось, нарочно ему грешилось от подушек о чем-то другом, только бы не о главном.