В этот раз никакого белья во дворе не было. А огонь под казаном разложили сильный – пар густо валил из кипящего казана, до краев наполненного большими кусками мяса. Мясо уже уварилось: мясной дух и запах костра защекотали обоняние, вызывали во рту слюну. Тетка Бекей в новом красном платье, в новых хромовых сапогах, в цветистом полушалке, сбившемся на плечи, наклонившись над костром, снимала поварешкой пену, а дед Момун, стоя подле нее на коленях, ворочал горячие поленья в очаге.
– Вон он, твой дед, – сказал Сейдахмат мальчику. – Пошли.
И сам только было затянул:
С рыжих, рыжих гор
Я приехал на рыжем жеребце, -
как из сарая высунулся Орозкул, бритоголовый, с топором в руке, с засученными рукавами рубашки.
– Ты где пропадаешь? – грозно окликнул он Сейдахмата. – Гость тут дрова рубит, – кивнул он на шофера, коловшего поленья, – а ты песни поешь.
– Ну, мы это в два счета, – успокоил его Сейдахмат, направляясь к шоферу. – Давай, брат, я сам.
А мальчик приблизился к деду, стоявшему на коленях подле очага. Он подошел к нему сзади.
– Ата, – сказал он.
Дед не слышал.
– Ата, – повторил мальчик и тронул деда за плечо. Старик оглянулся, и мальчик не узнал его. Дед тоже был пьян. Мальчик не мог припомнить, когда он видел деда хотя бы подвыпившим. Если и случалось такое, то разве где-нибудь на поминках иссык-кульских стариков, где водку подносят всем, даже женщинам. Но чтобы так просто – этого еще не случалось с дедом.
Старик обратил на мальчика какой-то далекий, странный, дикий взгляд. Лицо его было горячим и красным, и когда он узнал внука, еще больше покраснело. Оно залилось пылающей краской и тут же побледнело. Дед торопливо поднялся на ноги.
– Ты что, а? – глухо сказал он, прижимая к себе внука. – Ты что, а? Ты что? – И кроме этих слов, он не мог произнести ничего, словно утратил дар речи.
Его волнение передалось мальчику.
– Ты заболел, ата? – с тревогой спросил он.
– Нет-нет. Я так просто, – пробормотал дед Момун. – Ты иди, походи немного. А я тут дрова, это самое…
Он почти оттолкнул внука от себя и, будто отвернувшись от всего мира, снова повернулся лицом к очагу. Он стоял на коленях и не оглядывался, никуда не смотрел, занятый лишь собой и костром. Старик не видел, как внук его растерянно потоптался и пошел по двору, направляясь к Сейдахмату, коловшему дрова.
Мальчик не понимал, что произошло с дедом и что происходило во дворе. И лишь подойдя поближе к сараю, он обратил внимание на большую груду красного свежего мяса, наваленного кучей на шкуру, разостланную но земле волосом вниз. По краям шкуры еще сочилась бледными струйками кровь. Поодаль, там, куда выбрасывали нечистоты, собака, урча, мотала требуху. Возле кучи мяса сидел на корточках, как глыба, какой-то незнакомый огромный темнолицый человек. То был Кокетай. Он и Орозкул с ножами в руках разделывали мясо. Спокойно, не торопясь, перекидывали они расчлененные мослы с мясом в разные места на растянутой шкуре.
