— И что же? Ты хочешь, чтобы твои друзья-крионики заморозили тебя живьем?!
— Юми, ты же понимаешь, они не имеют права. — Он помолчал. — Яичница пригорает.
— Спасибо. — Она раздраженно вырубила плиту и спихнула сковороду с конфорки.
— В понедельник, — продолжал отец, — я лягу в больницу. Там — откажусь принимать пищу и питье. И, таким образом, умру от обезвоживания дня через три. Процедура пренеприятнейшая, но мне дадут морфий. Едва исчезнут признаки жизни, ребята-крионики возьмут дело в свои руки.
— В понедельник? То есть, послезавтра? — Она отступила назад, невольно коснувшись пальцами горла. — В жизни не слышала ничего хладнокровнее…
— Юми, — развел руками отец, — это только рационально. Как следует организовав свою смерть, я вполне могу быть уверен, что сумею вернуться. В течение следующих пятидесяти лет мы можем достичь бессмертия.
— Но заморить себя голодом…
— Иначе проведут вскрытие и повредят мозг. Замысел, Юми, в том, чтобы организовать все поскорей и избежать таким образом дальнейших повреждений мозга — от рака ли, от чего другого… Или — от кого…
Глядя на него расширившимися зрачками, Юми понемногу овладевала собой.
— Ты прав. Конечно. Ты, как всегда, прав. Логика безупречная. Лет через пятьдесят вернешься и начнешь все сначала. — Глаза ее закатились. — Извини, мне нужно выйти.
Он молча проводил ее взглядом. Она, пронесшись мимо него, рывком распахнула двери и выбежала под палящие лучи солнца. Ноги ее путались в высокой траве. Она глубоко задышала, вбирая в себя чистый воздух.
Отойдя от купола, она села на склоне холма и устремила взгляд вдаль.
Из дома донесся какой-то звук. Звонил телефон. Номер купола Готтбаума был известен немногим; если кто-то звонил, значит, по важному делу. Если так, он займется разговором и оставит ее в покое.
Она упала на спину, в траву, ощущая кожей шероховатость земли, и взглянула вверх, в ровно-голубую чашу небес.
Из купола донесся голос отца:
— Возможно, Джереми, это просто случай. Но я согласен: все-таки лучше, сверить его данные с документацией в Сан-Диего. Нельзя допускать ни малейшей вероятности…
Вероятность — вот чего он больше всего не любил. Неопределенность. Фактор случайности. Человеческие ошибки. Людей, действующих, не думая. Эмоциональных женщин. Престарелых животных. Маленьких детей.
Она смежила веки и яркая голубизна неба сменилась густо-красной пеленой. Обхватив свои плечи руками, она наслаждалась ласковыми лучами солнца. Внезапно она осознала, что, вполне возможно, будет еще жива, когда отца разморозят и оживят. Что же беспокоит больше: неизбежность его смерти или же возможность непостоянства оной?
