Занятия прошли вяло. Наташа отвечала хуже обычного, хотя успела успокоиться и решить, что Анарх ее разговора с хозяйкой не слышал. Анарх был невнимателен и даже не поправлял Наташу. После занятий он заявил, глядя в пол:
— Сегодня мы «туда» не пойдем. У меня болит голова.
Наташа участливо вгляделась в лицо Анарха.
— У вас действительно вид больного. Может быть, сходить в аптеку?
От порошков Анарх наотрез отказался. Наташа ушла в город одна.
На другой день Анарх опять отказался производить опыты с бомбами, вторично сослался на нездоровье, а на третий день между Наташей и Анархом произошло объяснение. Анарх вел себя точно человек, долго не решавшийся броситься в воду и вдруг неожиданно для себя бултыхнувшийся в нее с высокого берега и прямо с головой. Лицо Наташи все время менялось. Оно то бледнело, то покрывалось темным румянцем, то делалось застывшим, то выражало отчаяние. Наташа комкала платок и кусала его углы.
Анарх:
— Я буду производить дальше опыты один.
Наташа:
— Я не нужна вам больше, Анарх?
Анарх:
— Дело опасное, я не могу подвергать вас риску.
Наташа:
— Почему же вы раньше находили это возможным? Дело и тогда было не менее опасным.
Анарх после недолгого размышления:
— Нужен большой опыт. Вам следует еще заняться самообразованием, пополнить свои знания. Они у вас явно недостаточны.
Наташа отвернулась, падая духом и думая, что Анарх все же слышал ее разговор с хозяйкой под окном.
— Вы знаете больше меня, Анарх, но вы тоже очень молоды. Я хочу помогать вам.
Анарх, держа в памяти разговор с Анной Михайловной:
— Это невозможно, прекратим наш спор. Мое решение твердое.
Наташа ушла и даже отказалась, чтобы Анарх проводил ее до слободы. Анарх упрекал себя в жестокосердии и грубости. Нужно было обойтись с Наташей мягче. «Не мог же я, однако, напомнить ей о бычке, а с другой стороны, как с ней делать бомбы, если она не знает самых обыденных вещей? В общем, черт знает что такое!..»
На следующий день Наташа явилась к Анарху без шляпы, в ситцевом платке, повязанном по-деревенски. Она похудела, выглядела подавленно. На правой ее щеке засохло пятно. Очевидно, она плакала, растерла слезы не совсем чистыми руками. Анарх этого пятна, впрочем, не заметил, он усиленно занимался «Первобытной культурой» Тэйлора, что-то записывал в тетрадь, шелестел желтыми страницами и щипал брови. Наташа неслышно поставила на стол тарелки с обедом, постояла, задумавшись над жарким, вплотную придвинулась к Анарху.
