– Мы его заправили, Юлия Борисовна, – вынырнул откуда-то из влажных сумерек маленький человечек в синем комбинезоне. – Просили быстро – сделали быстро.
– И в этом вся Юська, – вздохнула Иванна. – Из всего делает цирк. Из своего развода, из удаления аппендикса, из защиты диплома по Фоме Аквинскому. Я тебе, Леша, потом про нее расскажу. Между прочим, самолет ей бывший муж подарил. Крупный, между прочим, продюсер. Супруг неосторожно в процессе развода поинтересовался, что Юська хочет в подарок на память о нем, и она заявила: самолет. Видишь, какая скромная? А ведь могла бы попросить океанский лайнер.
– Зато Ванька у нас ненормальная, – немедленно откликнулась Юся. – И училась в школе для ненормальных детей. У нее практически отсутствуют человеческие реакции. Например, ее невозможно вывести из себя, она не ругается матом и может годами не есть сладкого. С ней нельзя иметь дела, Леша. Иногда я думаю, что она вообще не человек. Так, высокоорганизованная материя.
– Я тебя люблю, – улыбнулась Иванна и поцеловала маленькую Юсю в макушку. – Как же я по тебе соскучилась!
– И еще, – подняла палец Юся. – Самое ужасное. Она практически не врет.
«Она спасала меня весь первый курс, – расскажет потом Иванна Леше. – Я выросла на Берегу, где были изумительные взрослые и волшебная природа, синее море, много книг. В общем – заповедник. Я попала в Москву и чуть не сошла с ума. У меня случались приступы острой социопатии, которые выражались в том, что я могла неделями сидеть в своей комнате в общежитии и не выходить даже в магазин, лишь бы не видеть серую московскую осень и не вступать во взаимодействие с людьми. И в университет я соответственно тоже не ходила. Воли у меня хватило только на то, чтобы поступить. А потом вся воля куда-то испарилась. И Юська, московская девочка из хорошей еврейской семьи, которой я почему-то понравилась на вступительных экзаменах, переехала в общагу, добилась, чтобы ее поселили со мной в одной комнате, и заставляла меня смеяться. Она делала весь мир смешным – с утра и до вечера. Водила меня за руку по Москве, таскала по своим знакомым, заставляла уставать от впечатлений. То есть адаптировала меня, как могла. Поэтому когда ее парень Борька сделал ей предложение одновременно замуж и в Израиль, я растерялась, потому что вдруг поняла, что Юська – моя единственная подруга. И что я буду делать без нее? Мое счастье, что для Юськи Москва то же самое, что для меня моя Белая Пристань. Она сказала: „Какой Израиль, Борюсик?“ Дальше шло матом… После чего жаловалась мне: „Что за люди, Ванька! Каждый норовит залезть в твое жизненное пространство своими немытыми руками и ногами и что-то там поменять…“»
