Лишь на рассвете Крысий Хват добрался до лощины, где разыгралось сражение. Он ступал медленно и тяжко, позвякивая на ходу, ибо соорудил себе доспехи из двух консервных банок. Как ни страшили его отравленные копья, но вырвать свою законную добычу из лап землероек было важнее. Слониха тащилась позади, увязая в снегу. Взгляд её единственного глаза жёг Крысьему Хвату спину, словно только ненависть и заставляла крутиться её проржавевшие шестерёнки.
Продираясь сквозь частокол копий, Хват бродил между рядами безмолвных мертвецов и ругался себе под нос: от заводяшек и лягушки не осталось ни следа, ни клочка. Убедившись, что живых землероек поблизости тоже нет, он сбросил доспехи, оправил свой шёлковый халат и попытался обмозговать ситуацию.
– Ну что ж, – сказал он себе, – раз уж я зашёл так далеко, почему бы не пойти ещё дальше? Кто бы мог подумать, что они столько продержатся?! Ах, какое же будет облегчение наконец их расколошматить! – Философски вздохнув, он перекусил чем побрезговали ласки, загрузил слонихины бумажные мешки запасами в дорогу и снова встал на след.
Солнце уже взошло, и торчащие из снега копья, как гномоны, отмечали тенями первые часы утра, когда над полем битвы закружилась сойка-репортёрша.
– ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ! – громогласно объявила она. – НОЧНОЕ СРАЖЕНИЕ НА ГРАНИЦЕ ЛУГА ЗАВЕРШИЛОСЬ… ЗАВЕРШИЛОСЬ… – Сойка осеклась и спустилась пониже, пытаясь разобраться, кто же вышел победителем. – ПОБЕДОЙ! – заключила она. – ПОБЕДА! ПОБЕДА! ПОБЕДА! – И, повторяя на все лады это сладкое слово, понеслась в суматоху дня.
Позади, на поле битвы, поблёскивали в лучах солнца две консервные банки, и на одной из них трепетал, как знамя, под утренним ветерком обрывок бумаги. «СОБАЧИЙ КОРМ БОНЗО» – виднелась надпись на этикетке, и пятнистый чёрно-белый песик в поварском колпаке улыбался своему двойнику с точно такой же, только поменьше, баночки «БОНЗО», которую он тащил на подносе.
Мышонок с отцом лежали на льду; отец медленно перебирал лапками, пока раскручивалась пружина.
– Мой дядюшка Квак пропал! – плакал мышонок. – Что случилось?
– Филин его унёс – как тех ласок, – объяснил отец. – Наш друг сдержал своё слово – проводил нас, докуда смог. А теперь дороги, предначертанные нам судьбой, разошлись, и мы опять остались одни.
«И один на один с Крысьим Хватом», – не успев договорить, подумал он, ибо понимал, что рано или поздно Хват опять выйдет на след. И снова, как наяву, он увидел эти горящие глаза, снова у него в ушах зазвучал этот вкрадчивый голос: «Отойди, Квак. Твоим дружкам конец».
