Газета "Своими Именами" №9 от 01.03.2011 | страница 59



Для характеристики познаний Жухрая можно бы начать с того, что 22 июня 1941 года Сталин никаких директив не подписывал, а подписали её нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков, и не в 7 утра, когда вторжение продолжалось уже несколько часов, а в 00.30 минут 22-го, за три с половиной часа до нападения. Можно напомнить и о том, что 22 июня в кремлёвском кабинете с 5.45 до 16.45 у Сталина состоялось 29 встреч с военными и политическими деятелями страны. То есть он напряженно работал 11 часов. Возможно ли это с температурой за сорок, с нарывом в горле для человека, которому идёт седьмой десяток? Но нас интересует не это всё, а желание автора оправдать Сталина, который в данном случае ни в каком оправдании не нуждается.

Слово Сталина слишком много значило и для Советского народа, и во всём мире. Он не мог, даже не должен был и не имел права выступить лишь с информацией о нападении да бросить патриотические лозунги, чем, в сущности, и явилось выступление Молотова. Вождю народа надо было несколько дней выждать, посмотреть, как будут развиваться события, взвесить обстановку, чтобы дать не информацию, а обстоятельный взвешенный анализ положения, что он и сделал в своей великой речи 3 июля.

Это сейчас мы привыкли к тому, что отцы отечества часами в разных видах, занятиях и позах, включая стояние на коленях и на карачках, фигурируют на экранах наших телевизоров и каждый день произносят речи по поводу и без повода. Пустобрёхи новой России, обличая Сталина, молчат о том, что ведь тогда не выступил с обращением к немцам по радио и Гитлер, у которого все было спланировано, всё в руках и ничто не мешало спокойно подготовить речь. И она была подготовлена – длинная, занудная, бесцветная, как на какой-нибудь международной конференции по торговле. Но он её не огласил сам, а поручил зачитать, и не второму лицу государства, а Геббельсу, министру пропаганды. Молотов же был не завотделом ЦК по пропаганде, а членом Политбюро, наркомом иностранных дел, именно вторым лицом в государстве. Кто же, как не он, должен был выступить!

Так же нет нужды приписывать Сталину и дюжину поездок на фронт. В таких поездках – об этом прямо говорил маршал Василевский – по характеру войны и роли Верховного Главнокомандующего просто не было насущной необходимости. Да и возможности – тоже, ведь будучи Верховным Главнокомандующим и председателем Ставки, Сталин оставался главой правительства и председателем Государственного комитета обороны, т.е. руководил всей страной – и фронтом, и тылом.