Три из них поспешили ко входу и отодвинули закрывавший его занавес, в тот же момент кто-то доложил:
— Барышня Линь Дайюй!
Едва Линь Дайюй вошла в дом, как навстречу ей, поддерживаемая под руки служанками, пошла старуха с белыми, словно серебро, волосами. Дайюй сразу догадалась, что это бабушка, и хотела поклониться, но старуха удержала ее, заключила в объятия и со слезами на глазах воскликнула:
— Мое дорогое дитя!
Все, кто был здесь, тоже прослезились. Заплакала и Дайюй. Но тут все принялись ее утешать.
Как только Дайюй успокоилась и поклонилась бабушке, та стала знакомить ее с родными.
— Это твоя старшая тетя, — говорила она. — Это — вторая тетя. А вот жена твоего покойного старшего двоюродного брата — госпожа Цзя Чжу.
Дайюй кланялась каждой родственнице, а бабушка тем временем распорядилась:
— Позовите барышень! По случаю приезда дорогой гостьи из дальних краев пусть не идут на занятия.
Две служанки с поклоном вышли, и вскоре явились три барышни в сопровождении трех мамок и нескольких молодых служанок: одна из барышень была пухленькая, но складная, среднего роста, с чуть приплюснутым носом и смуглыми, как плод личжи, щеками, в общем, очень миловидная. Держалась она скромно и просто. Вторая, высокая, стройная, с покатыми плечами, овальным, как утиное яйцо, лицом, большими глазами и густыми бровями, отличалась изысканными манерами и вела себя непринужденно, но без тени развязности. Третья была совсем еще маленькая. Шпильки, кольца, юбки и кофты у всех трех были одинаковые. Дайюй встала, чтобы приветствовать их, и они познакомились.
За чаем, который подали служанки, разговор шел о матери Дайюй, о ее болезни, лекарствах, о похоронах. Бабушка опечалилась и сказала Дайюй:
— Я так любила твою мать, больше всех дочерей, а вот видишь, пережила ее и даже не смогла увидеться с ней перед смертью. Это такое горе для меня!
Она взяла Дайюй за руку и разрыдалась. Насилу ее успокоили.
Изысканные манеры маленькой Дайюй не могли скрыть ее болезненного вида и вялости движений. Посыпались вопросы:
— Какие ты принимаешь лекарства? Неужели ничего не помогает?
— Я никогда не отличалась крепким здоровьем, — отвечала Дайюй. — С тех пор, как помню себя, всегда принимала лекарства. Самых знаменитых врачей ко мне приглашали. И все напрасно. Когда мне было три года, забрел к нам однажды буддийский монах, с коростой на голове, и посоветовал родителям отдать меня в монастырь. Но они и слышать об этом не хотели. Тогда монах сказал, что есть еще способ вылечить меня: запретить мне плакать и видеться с родственниками, кроме отца и матери. Монах этот был сумасшедший, и никто не внял его речам. А сейчас я все время принимаю пилюли из женьшеня.
