«Нет, — произнесла она. — Нет… нет… нет…?
Она бы упала прямо на тропу, если бы не скамья, стоявшая рядом, на которую опустилось ее ослабевшее тело. Она попыталась сесть, но из этого ничего не получилось, она распростерлась на холодной пластали, продолжая шептать «нет».
Волна продолжала подниматься в ней.
Она чувствовала, как настроилась, чтобы выказать едва заметное внимание; сознавая весь риск, она была готова к каждому восклицанию, исходящему из этих назойливых ртов, которые кричали внутри ее. Они представляли собой сущую какофонию, требующую ее внимания: «Меня! Меня! Нет, меня!» И она знала, что если хоть раз она обратит внимание, полностью отдастся во власть какого-либо голоса, то потеряется как личность.
Чтобы заметить хоть одно из множества лиц и внять голосу этого лица, ей пришлось бы подчиниться его эгоцентризму, который полностью разделил бы ее существование.
«Предвидение сделает это тебе», — прошептал голос.
Она руками закрыла уши, думая: «Я не предвидящая! Транс не действует на меня!?
Но голос настаивал: «Он мог бы оказывать действие, если бы ты помогла».
«Нет… нет», — шептала она.
Другие голоса тут же вмешались в ее сознание: «Я, Агамемнон, твой предок, требую аудиенции!?
?Нет… нет». Она прижимала руки к ушам, пока не почувствовала боль. Безумная говорильня внутри ее головы вопрошала: «Что стало с Овидом.
Просто это ибад Джона Бартлетта!?
Имена в этом критическом состоянии не имели для нее смысла. Ей хотелось перекричать их, перекричать сразу все голоса, но она не могла найти своего голоса.
Ее охранник, отосланный назад на крышу старшими слугами, еще раз выглянул из дверного проема, находившегося за мимозами, увидел Алию на скамейке и сказал своему напарнику: «А-аа, она отдыхает. Ты заметил, что прошлой ночью она плохо спала! Для нее было бы хорошо принять заху, утреннюю сиесту».
Алия не слышала своего охранника. Ее сознание было захвачено визгливым пением: «Мы — веселые старые птички, ура!». Голоса отдавались при этом внутри ее черепа, и она подумала: «Я схожу с ума. Я теряю рассудок».
Она пошевелила ногой, как будто хотела оттолкнуться от скамейки и побежать. Она почувствовала, что если сможет дать команду своему голосу бежать, то вырвется и освободиться. Она должна убежать, иначе волна внутри ее погрузит ее в молчание, навсегда осквернив ее душу. Но ее тело не подчинится. Самые могущественные силы в Имперской вселенной подчинились бы ее малейшему капризу, но только не ее тело.
