В общем, мы с ней мгновенно находим общий язык, зато Крисса вовсю напрягается. Взгляд такой – снисходительный и холодный. Положение так и просится, чтобы на нем сыграть. Когда Дженнифер говорит, с явным, но дружелюбным ехидством, что заказанный для нас номер с двумя кроватями готов, я указываю подбородком на Криссу и объясняю:
– Она храпит.
Зря я это сказал. Очень зря.
Мы идем мимо бассейна в наш номер.
Крисса – в ярости. Когда она злится, ее французский акцент становится очень заметным:
– Тебе так понравилась эта девица?
– Да нет. Ты – лучше.
– Врешь… ты с ней заигрывал за мой счет.
– Я просто пошутил.
– Ничего себе шуточки! Ты меня оскорбил!
Я беспомощно улыбаюсь.
– Да почти все храпят. В этом нет ничего…
– Нет! Я не храплю! Ты нарочно меня унизил, чтобы к ней прикадриться!
– Ну, прости… правда… когда ты храпишь, для меня это – божественная симфония.
– Не смешно! Я не храплю! И дело даже не в этом! Ты что о себе возомнил?! Нет, это немыслимо. – Она открывает свой чемодан, снимает свитер, хватает какую-то шмотку, чтобы надеть вместо свитера, и идет к двери. Пылая праведным гневом.
– Прости меня, ну, пожалуйста, – я пытаюсь ее удержать. Но не тут-то было. Я по-прежнему улыбаюсь – улыбка как будто приклеилась, не отодрать, – но я, правда, немного смущен и чувствую себя полным ничтожеством. И тут мне в голову приходит вполне закономерный и здравый вопрос: – А ты куда, вообще, собралась?
– Пойду погуляю!
– В Лос-Анджелесе негде гулять.
– Тогда, может быть, прокачусь на такси. – Она хватает фотоаппарат и выходит. Я пытаюсь ее задержать, но она хлопает дверью у меня перед носом.
Я не бегу ее догонять, но эта ее зловещая последняя реплика никак не идет у меня из головы. Как говорится, за что боролись, на то и напоролись. Сажусь на кровать и смотрю в пол.
Ну, не гожусь я на роль героя. Даже в собственной книге.
Эх, был бы косяк…
Встаю, подхожу к окну и раздвигаю задернутые занавески.
Открывшийся вид, мое одиночество и остаточное воздействие метадона – все это вкупе создает ощущение шаткого рассеянного равновесия.
Окно выходит на задний двор мотеля, огороженный забором. За забором – еще один двор и маленький оштукатуренный домик. Яркое солнце освещает густой кустарник, над которым порхают птицы и бабочки. Зелень буквально бурлит жизнью – как алхимический тигель, где происходит непонятная и удивительная трансформация. Из белого домика за забором выходит женщина с большой корзиной в руках. Симпатичная женщина, миловидная. Но одета – не очень: простенько, бедно. С виду – несчастная и потерянная. На веревках сушится белье, и я думал, что женщина будет его снимать, но она ставит корзину на землю и собирает в нее игрушки, разбросанные по двору. У меня сжимается сердце. Я люблю эту женщину. Гораздо проще любить человека на расстоянии, думаю я. Избитая мысль. Полжизни за косяк.
