Дети беженцев уже позабыли об усталости. Одни играли на площади перед часовней, другие бегали по откосу с визгом и смехом. Засмотревшись на них, Эстер забывала о дороге, по которой должен был прийти отец, и, когда понимала это, у нее сжималось сердце. Но вновь раздавался детский крик, и она опять отвлекалась. Над часовней кружили желтоклювые птицы. Они тоже кричали, словно хотели что-то сказать людям.
Потом к Эстер подсела мать, обняла ее и крепко-крепко прижала к себе. Она весь вечер смотрела в ту же сторону, на голый, черный горный склон. Мать молчала, и Эстер спросила: «А если папа не сможет сегодня прийти, мы подождем его здесь завтра?» Элизабет ответила сразу: «Нет, он не велел его ждать, надо идти дальше». — «Значит, он догонит нас в Италии?» — «Да, родная, догонит, он придет другой дорогой, ведь он все дороги знает. А может быть, он уже идет через Бертемон со своими друзьями. Немцы преследуют евреев повсюду, понимаешь? Вот почему нам надо идти, не останавливаясь». Но и на этот раз Эстер поняла, что мать лжет, все выдумывает, чтобы ее успокоить. От этого стало больно где-то внутри, как от кулаков мальчишек, тогда, у заброшенной риги. «А Рашель? — вдруг вырвалось у Эстер. — Ее тоже преследуют немцы?» Мать вздрогнула, словно услышала нечто кощунственное. «Почему ты спрашиваешь о Рашели?» — «Она ведь тоже еврейка», — сказала Эстер. Элизабет пожала плечами: «Она сама от нас отвернулась, бросила родителей, всех своих. Она уехала с итальянцами». Эстер вся вспыхнула и почти выкрикнула в ответ: «Нет, это неправда! Она не уехала с итальянцами! Она осталась в деревне со своими родителями». — «Откуда ты знаешь?» — насторожилась мать. Эстер упрямо повторила: «Вовсе она не уехала с итальянцами, я знаю. Она осталась с родителями». — «Отлично, — холодно проговорила Элизабет. — Думаю, она сумеет позаботиться о себе». Они замолчали, глядя вдаль, туда, где начинался лес. Но что-то словно надломилось: теперь они, наверно, уже ничего не ждали.
Под вечер горные вершины утонули в тучах. От раскатов грома содрогалась земля, грохотало так близко, что некоторые беженцы закричали от страха, решив, будто начинается бомбежка. Упали первые тяжелые капли дождя. Эстер побежала укрыться в часовню. Внутри было так темно, что она ничего не видела и то и дело спотыкалась о лежащих. Беженцы спали прямо на полу, закутавшись в одеяла. Те, кому не удалось лечь, стояли, прислонившись к стенам. Часть крыши была разворочена снарядом, и левый угол часовни заливал дождь. Невзирая на запрет итальянцев, горели свечи, справа от алтаря, и в свете трепещущих язычков пламени Эстер могла разглядеть силуэты и лица беженцев. Здесь были по большей части старики и старухи, одетые на русский или польский манер, — таких она видела в синагоге во время шабата. Их лица осунулись от усталости и тревог.
