Люди шли под полуденным солнцем; их было столько, что Эстер не видела ни начала колонны, ни ее конца. Где-то в долине урчали моторы, и больше не было слышно ни звука, лишь шаги множества ног негромко шелестели по каменистой дороге, как ручей по гальке.
Эстер шагала, глядя на идущих рядом людей. Большинство лиц она узнавала. Этих людей она встречала на улицах соседнего городка, на рынке или на деревенской площади, где они разговаривали по вечерам, собравшись группками, и дети с визгом бегали вокруг. Были тут старики в долгополых пальто с меховыми воротниками и черных шляпах, из-под которых свисали косицы седых волос. Был тот, кого называли хазаном, Яков, он шел рядом со старым Ицхаком Салантером с двумя тяжелыми чемоданами в руках. Кроме ребе Ицхака и Якова, Эстер никого не знала по именам. Все это были евреи — бедняки, беженцы из Германии, Польши, России, те, у кого война отняла все. Эстер видела их в синагоге, они стояли вокруг стола, где горели свечи, в больших белых покрывалах, и читали нараспев слова из Писания на таинственном и таком прекрасном языке, непонятном, но проникавшем в самую душу.
Теперь они шли под палящим солнцем по каменистой дороге, сгорбившись, медленно передвигая ноги в своих длинных пальто, стеснявших движения, и у Эстер сжималось сердце, словно происходило что-то страшное и неотвратимое, словно весь мир брел по этой дороге к неведомому.
Но больше Эстер смотрела на женщин и детей. Были здесь старухи, которых она видела только мельком, за окнами кухонь: они никуда не выходили, разве что на праздники и свадьбы. Теперь, закутанные в тяжелые пальто, повязанные черными платками, они шли по каменистой дороге молча, только морщились от солнца их бледные лица. Были и молодые женщины, стройные, несмотря на пальто, тюки и тяжелые чемоданы. Они разговаривали между собой, даже смеялись, как будто отправлялись компанией на пикник. Перед ними поспешали дети, все в теплых свитерах и добротных кожаных ботинках, которые надевали только по особым случаям. Они тоже несли узлы и котомки с хлебом, фруктами, бутылками воды. Шагая вместе с ними по дороге, Эстер искала в памяти их имена: Сесиль Гринберг, Мейерль, Гелибтер, Сара и Мишель Люблинер, Лея, Амели Шпрехер, Фица, Жак Манн, Ривкеле, Робер Давид, Яхет, Симон Шулевич, Таль, Ребекка, Полина, Андре, Марк, Мари-Антуанетта, Люси, Элиана Салантер… Но имена вспоминались с трудом, потому что это были уже не те мальчишки и девчонки, которых она знала и видела каждый день в школе, которые носились с криком по улицам деревни, купались в горных речках, играли в войну в лесной чаще. Теперь, в широкой, тяжелой одежде, словно с чужого плеча, и зимних ботинках, девочки в скрывающих волосы платках, мальчики в беретах или шапках, они не бежали, как прежде, вприпрыжку, не болтали, а походили на сирот из приюта, которых вывели на прогулку, — грустные, уже усталые, не поднимающие глаз.
