— Я сделаю все, что захочешь, мама, только не отсылай меня отсюда до конца «дерби».
— Откуда не отсылать? Из нашего дома?
— Да, — ответил Поль, не отводя взгляда.
— Но почему, странный ты мальчик, откуда вдруг такая привязанность к этому дому? Вот уж не думала, что ты его любишь.
Поль, молча, пристально смотрел на мать. У него была тайна тайн, которую он не поверял даже Бассету и дяде Оскару.
Мать постояла в грустном раздумье, потом сказала:
— Что ж, раз не хочешь, можешь не ехать к морю до конца «дерби». Но обещай не доводить себя до нервного расстройства, обещай, что не будешь так много думать о скачках и всяких там результатах, как ты их называешь.
— Нет, — задумчиво откликнулся мальчик. — Я не буду о них много думать. Ты не волнуйся. Я бы не стал на твоем месте волноваться, мама.
— Интересно, что б мы стали делать, — сказала мать, — будь ты на моем месте, а я — на твоем.
— Но тебе не надо волноваться, мама, поверь мне, — повторил мальчик.
— Как я хотела бы поверить в это! — сказала она устало.
— Это так, поверь. Я хочу сказать, ты должна поверить, что не надо волноваться.
— Должна? Что ж, посмотрим.
Тайной тайн Поля был его деревянный конь, тот, у которого не было клички. С тех пор, как мальчик вышел из-под опеки няни и гувернантки, он перенес коня наверх в свою комнату.
— Право, ты слишком большой для коня-качалки! — увещевала Поля мать.
— Понимаешь, мама, пока у меня нет настоящего коня, пусть будет хоть какой-нибудь ненастоящий, — схитрил мальчик.
— Он тебе нужен для компании? — рассмеялась мать.
— Да! Он очень хороший, и мне всегда с ним весело.
И вот этот конь с облупившимися боками застыл горделиво в спальне Поля.
До начала «дерби» остались считанные дни, и мальчик становился все возбужденней. Он едва держался на ногах, взгляд его блуждал, он почти не слышал, когда к нему обращались. А его мать то и дело охватывали необъяснимые приступы тревоги. По временам тревога становилась почти нестерпимой. Женщине хотелось броситься к сыну, убедиться, что ему ничто не угрожает.
За два дня до «дерби» мать была на званном вечере в городе, и там ее вдруг снова охватила тревога за сына, ее первенца; сердце сжалось, и она едва могла говорить. Она попыталась бороться с этим сильным, неодолимым чувством, потому что верила в здравый смысл. Но это оказалось выше ее сил. Ей уже было не до танцев, и она спустилась вниз позвонить домой. Гувернантка была безмерно удивлена и встревожена ночным звонком.
