. Далее говорилось, что русская революция остается верной своей международной политике. «Мы стоим, — подчеркивалось в резолюции, — за действительное самоопределение Польши, Литвы, Курляндии. Мы никогда не признаем справедливым навязывание чужой воли каким бы то ни было народам»
>7. Собрание обращалось к народам союзных стран с призывом добиться их участия в мирных переговорах, а к народам австро-германской коалиции — не позволить своим правительствам вести войну «против революционной России во имя порабощения Польши, Литвы, Курляндии и Армении». Резолюция звала к восстанию трудящиеся классы всех стран.
Подобный поворот увеличивал надежды на возможное сопротивление германским требованиям. 9 января (27 декабря старого стиля) в своей ежедневной депеше Фрэнсис рекомендовал Лансингу официально признать одновременно Совет Народных Комиссаров в качестве правительства Петрограда, Москвы и окрестностей; Финляндию и Украину, управляемую Центральной радой; Область Донских казаков, и возможно, Северное правительство, образующееся в Архангельске. Он заключал, что начинает «считать сепаратный мир невероятным, а то и невозможным»>8. К такому варианту склонялись и Англия, и Франция, в частности новый посол Великобритании в Петрограде Локкарт, сменивший уехавшего на родину Бьюкенена. Этот курс внушал им иллюзию на достижение какой-то конфедерации большевистского и антисоветских правительств, объединенных общей идеей отпора империалистическим требованиям Германии.
На следующий день, 10 января 1918 г., президент США Вильсон произнес речь с предложениями о мире, которые сформулировал в виде 14 пунктов. Получив текст речи, Р. Робинс и Э. Сиссон 11 января (29 декабря 1917 г. старого стиля) добились приема у председателя Совета Народных Комиссаров Советской России В. И. Ленина. Об этой встрече Сиссон рассказал в своих воспоминаниях. Так как они еще не публиковались на русском языке, то для нашего читателя я хотел бы привести из них большую цитату. Конечно, легко заметить, что на впечатлениях автора отразились полученные им в начале февраля и купленные позднее фальшивые материалы Оссендовского о «германо-большевистском заговоре». Но и это неплохо, поскольку подготавливает нас к тому полному перевороту в восприятии русской действительности, который произошел в душе Сиссона под влиянием этих «документов».
Итак, вот что писал Сиссон о беседе с Лениным:
«Мою встречу с Лениным 11 января я описал так, как она происходила, в своем письме. Он доставил мне удовольствие, так как сделал то, чего я ждал от него, тем большее, что сделал это быстро. Так как до этого случая мой ум имел только один фокус — поиск конца. Достигнув его, я был удовлетворен. В моих ранних воспоминаниях об этой встрече я отметил, однако, что ничто в моем недоверии к Ленину не уменьшилось, хотя мое уважение к его способностям возросло. Эффект, произведенный ею на Робинса, был совершенно другим. В нем был зажжен некий огонь. Ленин тоже должен был заметить что-то податливое в нем. Какое-то зло родилось от контакта между ними. Робинс настаивал, чтобы мы пошли вместе. С Троцким вне города (тот возглавил теперь советскую делегацию на переговорах в Брест-Литовске. —
