Волчонок | страница 7
Царица в глубине души считала своего царственного супруга варваром. Хотя и получившим эллинское воспитание, хотя и отпрыском знатнейшего на Востоке рода Ахеменидов, потомков Дария Гистаспа, но — варваром. Пьющим неразбавленное вино, любящим лошадей и женщин, коверкающим эллинскую речь.
В первые годы супружества Лаодике даже нравилось это. В мечтах она видела себя обуздывающей свирепого варвара, хотя ничего свирепого в Митридате Эвергете не было. Во всяком случае, долгое время царь действительно прислушивался к мнениям царицы. Но то было давно.
Теперь Лаодика, отослав всех служанок и рабынь, довольствуясь обществом старой глухой своей кормилицы Фрины, проводила все время одна.
Глухие и неясные разговоры, полные намеков, туманных слухов, доходили и до самой царицы, и тогда лицо ее, белое, мраморное, с тонкими правильными чертами, становилось еще более неподвижным, превращалось в маску.
Разговоры…
Лаодика невесело усмехнулась. По телу прошла болезненная судорога. Она вспомнила мерный, негромкий, но с металлическими нотками голос Митридата Эвергета, его неистребимый персидский акцент, его невозмутимое лицо, холодные прозрачно-голубые глаза.
— Мои слуги встретили близ Синопы странного путника, — сказал он. — Путник направлялся, по-видимому, очень далеко. Во всяком случае, так показалось моим слугам. Он очень торопился, и его пришлось остановить стрелой.
Царь стоял перед ней неподвижно, заложив руки за спину. На нем была походная одежда, под длинным тонким плащом — легкий кожаный панцирь. Последнее время он всегда одевался так. Царь явился к ней неожиданно, без предупреждения, стремительно вошел в покои. У нее на мгновение появилась безумная надежда на то, что он вернулся к ней. Но выражение его лица убило эту надежду.
Митридат Эвергет смотрел куда-то вверх, а Лаодика сидела перед ним на высоком резном ложе, неестественно выпрямившись, напряженно, и смотрела на него, широко раскрыв глаза, не в силах отвести взгляда от его бледных, едва шевелившихся губ. Больше всего она хотела, чтобы он посмотрел на нее своими холодными глазами. Больше всего она боялась встретить взгляд его холодных глаз.
— Да, — сказал Эвергет. — Его остановили стрелой, поэтому я не знаю: был ли он для тебя всего лишь гонцом или кем-то еще. Я не знаю его имени и звания. Знаю только, что при нем было письмо, написанное тобой. Сама ли ты писала это письмо, или тебе подсказали — это мне тоже неизвестно. Всего этого я не знаю и не хочу знать, поскольку это для меня не имеет значения. Имеет значение другое. Отныне я хорошо знаю, что ты в лагере моих врагов. Возможно, ты даже ненавидишь меня. Что ж, скажу откровенно, — я подозревал это.