Да, «Германия. Зимняя сказка» выросла на немецкой почве, в каждом стихе таился подтекст, понятный а полной мере лишь человеку, отлично знакомому со всеми проблемами и тяготами тогдашней Германии. В какой-то мере Гейне оказался прав, без комментариев не все было ясно зарубежному читателю. Но злосчастные события немецкой истории независимо даже от воли поэта сделали впоследствии его творение столь актуальным, что «Германия. Зимняя сказка» стала уже восприниматься спустя сто лет без всяких комментариев как трагический прогноз.
Парижское издание 1855 года интересно еще и тем, что Гейне дополнил здесь поэму прозаическим переводом стихотворения «В октябре 1849 года». Хотя это дополнение органически не входит в основной текст, оно чрезвычайно интересно и воспринимается как своеобразный эпилог к поэме. Рисуя образ Германии после революции, Гейне вновь сочиняет печальную зимнюю сказку. Рождество, елка, тишина, покой. Но так ли это? Воспоминание о недавней расправе над революционерами, учиненной в октябре 1849 года, тревожит воображение поэта:
Крепчайший шторм унесся прочь,
И все опять молчит спросонок;
И елку в праздничную ночь
Зажжет Германия, большой ребенок.
Семейным счастьем мы живем —
Все от лукавого, что выше,—
И голубь мира в старый дом
Летит опять, к знакомой крыше.
На лес ложится лунный блеск,
Поля уютно задремали;
И лишь порою — выстрел? — треск? —
Быть может, это друга расстреляли.
В поэме «Германия. Зимняя сказка» преобладали сатирические интонации, поэту представлялось, что все, вызывающее его гнев и насмешку, возможно, скоро будет сметено. В поэме жила надежда на близкое обновление германских устоев. В строфах, включенных во французское издание, чувствуется, что поэт в отчаянии. Он не может забыть недавней расправы над венгерскими повстанцами, ему кажется, что гибель — неизбежная участь героев, ибо так повелось из века в век:
Услышу: «Венгрия» — и вот
Уж мне камзол немецкий тесен,
Как будто море где-то бьет
Или встречают звуки песен!
И снова в сердце, как живой,
Напев, что в старину певали.
Железно-дикий, боевой,
О том, как Нибелунги погибали.
Судьба и тут и там одна,
И «Песнь» былая слово в слово;
Переменились имена,
Но это «Воины», все те же снова.
И рок один грозит бойцам —
С какой ни вейся знамя страстью.
Герой, но старым образцам,
Склониться должен пред звериной властью.
Эпилог к поэме прозвучал скорбно. Поэту оставалось жить на земле недолго, и он догадывался об этом. Но автор держится со стоическим мужеством и даже позволяет себе грустно усмехнуться над самим собой.
