С молодой собакой, которая с 6 до 10 или 12 месячного возраста основательно травит зайцев два‑три раза в неделю, происходят в телесном отношении замечательные перемены. Вследствие обильного сильного движения укрепляется слабая сетка, расширяется грудная коробка и увеличивается в глубину; преобразуется лопатка, соответственно страстному стремлению собаки поступательного движения быстрыми прыжками. Она начинает занимать совершенно иное положение по отношению к плечевой кости, так как все строение мягко, изменчиво, может переформироваться и легко применяться к жизненным требованиям. Усиленное потребление кислорода вследствие повышенного дыхания заставляет отступить на задний план проявления рахита и скрофелеза, поднимает аппетит и действует сильнее на организм, чем полдюжины ветеринаров с таким же количеством микстур. Собака, 3–4 месяца травившая зайцев, представляет из себя совершенно, нечто другое, чем жалкий выродок, который, в пору телесного и духовного развития должен был киснуть в питомнике.
Разумеется, само собой, что охотнику не следует пропускать возможности познакомить молодую собаку с пернатой дичью. Многие молодые собаки при встрече с пернатой дичью потянут и замрут в картинной стойке, подобно наилучшей дрессированной собаке. Для владельца это картина, которой нет подобных. Другие, потянув, как и первые, и ползя чуть не на животе, делают короткую стойку и вспугивают дичь. Третьи тянут также осторожно, но без всякой стойки вспугивают дичь. Четвертые бросаются, как только запах дичи достигнет их чутья, на дичь и гонятся за ней, пока не потеряют из вида. Но тот, кто вздумает отдать предпочтение в отношении тонкости чутья собаке с твердой стойкой, тот в известном случае может глубоко ошибиться, так как все описанные манеры, как глубоко они друг от друга ни отличаются, ровно ничего не доказывают по отношению тонкости чутья. Начать с того, что собака, выказавшая сегодня осторожную потяжку, завтра может наткнуться, не выказав ни малейших признаков чутья, на целый выводок дичи; далее собака только потому далеко потянула, что случайно наткнулась на теплый след дичи. Это бывает обыкновенным делом, потому что никогда или уже очень редко дичь залегает смирно и не делает никаких движений в стороны при приближении охотника с собакой. Обыкновенно птица прежде пробежит, а потом уже заляжет. Вот, если собака придет на такой теплый след и потянет или сделает стойку, то очень многие охотники думают, что собака зачуяла дичь по ветру до того самого места, где она взлетела. Это мнение является основанием такой массы фальшивых представлений относительно способности собаки причуять по ветру. Мне часто приходилось слышать уверения, что та или иная собака причуивает птицу на 100 или 200 шагов. Подобное уверение основывается на грубой ошибке, так как собака с самым тонким чутьем может причуять целый выводок дичи, например, в картофельном поле лишь на 60–70 шагов, если же дело идет об одной птице, то расстояние это сводится к 20 метрам. Собака, которая причуивает свежеподстреленную и упавшую в траву дичь на расстоянии 20 шагов, по моим наблюдениям, может считаться весьма удовлетворительной. То обстоятельство, что немногие собаки причуивают отдельную дичину на этом расстоянии, повело к фальшивому мнению, что свежераненная птица теряет свойственный ей запах. Путем многих опытов я установил, что это неправильно, так как птицы легко раненые, которые падали на 100 или 200 шагов от собаки и приносились ею еще живыми, не выказывают более сильного запаха, чем свежеубитые. Главное, нельзя себе представить, чтобы теплое, покрытое кровью тело птицы могло потерять свойственный ему запах уже спустя несколько моментов после прекращения жизненного процесса. Я, наоборот, убедился, что убитая, упавшая на спину дичь сильнее притягивает обоняние собаки, чем живая, которая залегла, сложивши крылья и перья на землю.
