– Мы с Молчуном сегодня похоронили четверых. Четверых детей.
– Другой выход был?
– Был. Лечь там самим.
– Значит, другого выхода не было.
– Это были дети, Тимур.
– Ангелы и демоны, – повторил Красавицкий. – Мне жаль их, Сергеев. Маринку жаль, тобой убиенную, пацанов жаль. Но если бы, не дай бог, убили бы тебя, я бы оплакивал твою смерть куда горше. Я не скажу тебе – не переживай. Ты все равно будешь себя казнить – иначе не можешь. Мне, конечно, жаль тех, кого нет, но особенно тебя, Миша.
– Спасибо, – сказал Михаил. – Мне тоже жаль, Тимур. Ты режешь, чтобы спасти. И я режу, чтобы спасти. Но разницу между тем, что мы делаем, видно невооруженным взглядом.
Он невесело усмехнулся и подхватил с пола рюкзак.
– К психоанализу я сегодня не способен. Кровь и грязь мы смыли. Где у вас тут кормят хирургов общества?
Молчун, чистенький, розовый, отчего особенно похожий на благополучного ребенка, если бы не взгляд темных, настороженных глаз, стал рядом, не сводя с Красавицкого взгляда.
– Да, – Тимур потер ладонью лоб, а потом покрасневшие глаза. Было видно, что он тоже очень устал и почти валится с ног. – Психоанализ действительно ни к чему. Я понимаю, что разговор этот тебе нужен, но… Дело твое. Ладно, считай, что руку я тебе предложил. Захочешь опереться – я всегда рядом.
– А сердце? – спросил Сергеев, сохраняя серьезное выражение лица. – Сердце тоже?
– Да ну тебя! – Красавицкий махнул рукой и улыбнулся.
– Тебя точно покормить надо. Чувство юмора у тебя такое же недокормленное, как ты сам. Без сердца обойдешься. Скажи, с тобой можно хоть когда-нибудь говорить серьезно?
Они вышли в коридор и пошли к лестнице, ведущей на цокольный этаж. Девочка-медсестричка и ее поклонник провожали их глазами. В палатах было спокойно и тихо. А вот на лестнице слышались возбужденные голоса. Несколько мужских, в одном из них Сергеев сходу опознал фальцет Гринберга, и один женский – мелодичный и громкий голос Иры Говоровой. Голоса-то он опознал, а вот понять, что говорят, было невозможно – слова сливались.
– Что там такое? – поинтересовался Тимур, взволнованно крутя головой, как будто Михаил мог ответить на этот вопрос. – Что это там у нас происходит, а?
Молчуну шум тоже не понравился. Сергеев заметил, что парень подобрался, а левая его рука легла на боковой карман рюкзака, где он всегда носил короткоствольный револьвер, добытый как трофей в одной из схваток. Для ближнего боя этот никелированный огрызок был самое то, и обращаться с ним Молчун умел превосходно.
