Но это было не совсем так. Рядовой Корр, последний выживший из всей своей роты, оказался сейчас на положении офицера, и явно наслаждался путешествием по Галактике вместе с ЭРКами "Нулевой группы". У них с лейтенантом Мереелем был общий интерес к тонкостям ловушек и мин-сюрпризов. Так же им было интересно исследовать "социальную обстановку", как называл это Скирата, в каждом городе, в котором им случалось побывать.
Корр отлично вписался в компанию ЭРКов. "Думаю, они все смогли бы, если бы дать им такую возможность и соответствующим образом обучить".
Дарман надел шлем и погрузился в свои мысли, отключив комлинки для всех сообщений кроме первостепенной важности, например, в случае боевой тревоги. Если позволить разуму плыть по течению, огоньки нашлемного дисплея расплывутся и превратятся в ночной пейзаж Корусканта, и снова он сможет погрузиться в драгоценные воспоминания о тех недолгих днях, проведенных в городе с Этейн. Иногда ему казалось, что она словно стоит за его спиной, и это чувство было таким сильным, что он оборачивался, чтобы посмотреть. Сейчас он знал, что это чувство - не игра его воображения. Это джедай - его джедай - чувствует его в Силе.
"Она генерал Тер-Мукан. Ты конкретно вышел за рамки, солдат".
Он чувствовал ее прикосновение - это было похоже на присутствие кого-то очень близко. Но он не мог дотянуться в Силе к ней. Он мог только надеяться, что Сила позволит ей понять, что он знает, что она сейчас думает о нем. Но почему если Сила наполняет всю Вселенную, говорит она лишь с немногими? Дарман почувствовал что-то вроде возмущения. Сила была еще одним аспектом жизни, закрытым для него. Но это, по крайней мере, было действительно и для очень-очень многих. И это беспокоило его далеко не так сильно, как осознание факта, что у него нет того, что есть у большинства разумных существ: хоть какого-то выбора.
Когда-то он спросил Этейн, что будет с клонами, когда война закончится - когда они победят. О поражении он не мог и подумать. Что тогда будут делать клоны? Как их наградят? Этейн не знала. И тот факт, что он тоже этого не знал, вызывал у него все большую тревогу.
Может быть, даже Сенат пока не задумывался о столь отдаленной перспективе.
Фай взял свой шлем и начал настраивать дисплей, выражение его лица было рассеянным и не слишком счастливым. Это был Фай без своей обычной защиты в виде веселья и постоянных шуток, Фай наедине со своими мыслями. Шлем позволял Дарману наблюдать за своим братом не привлекая внимания. Фай изменился, и это произошло во время операции на Корусканте. Дарман чувствовал, что Фай думает о чем-то, чего не замечают остальные. Это как галлюцинация, о которой ты никому не можешь рассказать, потому что тогда тебя сочтут сумасшедшим. Или, может быть, ты боишься, что никто тебе не поверит. У Дармана было такое чувство, что он знал, что это значит, и поэтому он ни с кем не говорил об Этейн, как и Атин никогда не говорил о Ласиме. Но это было нечестно по отношению к Фаю.
