Женщина была высокая, красивая, с гордо посаженной головой и черными, тонко очерченными бровями. Гладкие черные волосы разделены ровным пробором. Несколько минут она внимательно всматривалась в идущих вдоль путей шахтеров, потом повернула голову в сторону речки. Лицо у нее было спокойное, застывшее, рот горько сжат. Женщина крикнула:
— Джон! — Никто не отозвался. Она подождала немного, потом спросила громко: — Где ты?
— Здесь, — ответил из кустов угрюмый детский голос.
Женщина нахмурилась, вглядываясь в сумерки.
— Где «здесь»? У воды? — строго спросила она.
Мальчик не ответил, но вылез из малинника, ветки
которого торчали вверх, точно пучки розог. Он был лет пяти, маленький, крепенький. Вылез и, набычившись, встал перед матерью.
— А, ты был в малиннике! — с облегчением произнесла она. — Я думала, ты ушел к воде. Туда нельзя, ты ведь помнишь?
Мальчик молчал и не двигался с места.
— Ну хорошо, пойдем домой, — сказала мать чуть мягче, — темно уже. Вот дедушка едет.
Мальчик с хмурым видом медленно, нехотя двинулся к матери. На нем были курточка и брюки из толстой, грубой ткани, явно перешитые из старого мужского костюма.
На дорожке он стал обрывать мохнатые лоскутья хризантем и пригоршнями бросать лепестки на землю.
— Что ты делаешь, перестань! — сказала мать. Мальчик оставил хризантемы, и тогда она, вдруг пожалев его, сломила ветку с тремя-четырьмя бледными цветками и поднесла к лицу. Во дворе женщина хотела было кинуть ветку, но рука ее дрогнула, и она воткнула цветы за пояс. Задержавшись у трех ступенек, мать с сыном стали смотреть на шагающих домой шахтеров. Маленький состав надвигался все ближе. Вот паровоз прополз мимо дома и остановился против калитки.
Из паровозной будки высоко над женщиной высунулся машинист, коренастый, низенький, со шкиперской седой бородкой.
— Дашь мне чаю? — спросил он женщину ласково и оживленно.
Это был ее отец. Она сказала, что сейчас заварит, ушла в дом и тут же вернулась.
— Я не был у вас в воскресенье, — начал седобородый машинист.
— А я и не ждала тебя, — сказала дочь.
Машинист поморщился, потом спросил все так же
ласково и беззаботно:
— Так, стало быть, ты слышала. Ну, и что думаешь?…
— Думаю, что очень уж скоро, — ответила она.
Мужчина с досадой дернул головой, услышав ее сдержанный упрек, потом заговорил просительно, но с затаенной жестокостью:
— А что прикажешь мне делать? Сидеть одному в пустом доме, что за жизнь для мужчины в мои годы? И уж раз я снова решил жениться, не все ли равно — раньше я женюсь или позже? Кому какое дело?
