— Не припоминаю. Ты помнишь ЖД, Грейс?
— ЖД… ЖД? Нет, не помню, по-моему.
Все, маразм взялся за работу.
— О, господи! Посмотрите на время, девочки. Нам пора в церковь, — сказала тетя Мерси.
Тетя Грейс направилась к гаражу.
— Итан, будь хорошим мальчиком и выведи наш Кадиллак наружу. Нам надо привести себя в порядок.
Я отвез их через четыре квартала на дневную службу в Евангелистской миссионерской баптистской церкви, и еще дотолкал кресло-каталку тети Мерси по гравийной дорожке к самому входу. По дорожке мы добирались дольше, чем ехали до самой церкви, потому что через каждые два-три фута колесики кресла зарывались в гравий, и мне приходилось дергать креслом из стороны в сторону, чтобы освободить их, практически выламывая колесики и чуть ли не роняя тетю носом в грязь. Ко времени, когда священник начал выслушивать третье признание веры, на этот раз от женщины, божившейся, что Иисус спас ее розовые кусты от японских жучков, а ее руку от артрита, я окончательно потерял интерес к происходящему. Я крутил в пальцах медальон в кармане джинсов. Почему он показал нам то видение? И почему он вдруг перестал работать?
Итан, остановись. Ты не знаешь, что делаешь.
Я опять услышал Лену у себя в голове.
Убери его!
Комната поплыла передо мной, и я почувствовал, как пальцы Лены переплелись с моими, словно она была здесь, рядом со мной….
Ничто не могло подготовить Женевьеву к зрелищу пылающего Гринбрайера. Языки пламени жадно лизали его стены, пожирая перила и крышу веранды. Солдаты тащили антиквариат и картины из дома, словно самые обычные воры. Где же все? Они прятались в лесу, как и она? Листья потрескивали. Она вдруг почувствовала кого-то позади себя, но до того, как успела обернуться, грязная рука зажала ей рот. Она вцепилась в запястье обеими руками, стараясь освободиться.
— Женевьева, это я, — рука расслабилась.
— Что ты здесь делаешь? С тобой все в порядке? — Женевьева обняла солдата, одетого в то, что осталось от некогда доблестного серого мундира армии Конфедерации.
— Да, милая, — сказал Итан, но она знала, что это ложь.
— Я думала, что тебя…
Женевьева получала в письмах Итана известия лишь о лучших днях последних двух лет, с тех пор, как он завербовался в армию, но она не получила ни единого письма с момента Битвы на Равнинах. Женевьева знала, что многие из тех солдат, которые пошли за генералом Ли в бой, навсегда остались лежать на полях Виржинии. Она смирилась с тем, что ей суждено умереть старой девой. Она была совершенно уверена в том, что потеряла своего Итана навсегда. Было просто непостижимо, что он не только жив, но и стоит рядом с ней, этой ночью.
