"11 апреля
Подаем друг другу реплики, как плохие актеры. К чему в жизни это нелепое притворство? Почему так часто приходится лгать? Гораздо проще было бы сказать друг другу правду. Или мы лжем потому, что не знаем, где, на самом деле, начинается реальность и кончается придуманный нами мир? Существует ли он, объективный мир, не зависящий от нас? Или на самом деле мир это всего лишь то, что мы видим? То, как мы его воспринимаем, осмысливаем? Он состоит из наших слов, поступков и мыслей. Из наших снов, слёз и улыбок. Из наших привязанностей и антипатий. Для каждого из нас мир начинается в момент осмысления событий и заканчивается с последним вздохом. И нам не дано, как бы мы не стремились, заглянуть в душу другому человеку. Не дано понять, каким он видит дождь, какую насыщенность имеют в его душе цветовые оттенки. Не дано, как бы не стремились.
И потому мы хотим любви. Чтобы наш образ отразился в другом существе. Оставил в нем след, как оттиск ноги в мягкой глине. Чтобы этот образ оставался даже тогда, когда нас уже не будет этом мире иллюзий.
Наташка, Наташка. Мой вредный чертенок, как же я по тебе скучаю. Как мне тебя не хватает".
"1 мая
Приходила Лена. Плакала, обвиняла меня во всех грехах. Смотрела, как на мутанта с двумя головами.
Конечно, мутант, это я. Ну не они же. Такие честные и порядочные люди.
"Я не могу тебя забыть, не могу разлюбить и не могу простить, — выспренно и витиевато рожала она высокопарные фразы.
— Да не нуждаюсь я в твоем прощении, — устало и привычно в ответ бубнил я.
У меня не было сил проявлять дурной характер. Вчера у нас у всех была такая незабываемая ночь.
— Я люблю тебя.
— Твои трудности. Мне на твои чувства, мягко выражаясь, начихать.
Она выглядела такой чистенькой, такой беленькой, такой несчастной, что на мгновение захотелось погладить её по волосам, сказать, что все будет хорошо. Захотелось взять её на руки и поцеловать чистый лоб, кривящиеся в страдании губы. Очень захотелось. Мое тело хорошо помнило, какое наслаждение способна дать эта бесстрастная мразь, так виртуозно играющая на нервах всех видов. Оно, бренное и слабое "тело", так и норовило предательски к ней потянуться. Хотелось до боли в чреслах окунуться в неё, вжаться, раствориться, как в очередном наркотическом сне.
Но я не стал, по опыту зная, что хорошо будет не долго. Что потом будет очень плохо. На душе. Или на том, что от оной осталось.
— Не прогоняй меня, — всхлипнула она, ластясь ко мне. — Разреши остаться.
