Сто лет назад в заре нового века люди видели приближение счастья и свободы, а этот век оказался веком фашизма и мировых войн, веком утонченного обоснованного и систематизированного людоедства, веком обмельчания и одичания человечества. Так неужели же сейчас мы можем с той же надеждой всматриваться в «новую зарю» – зарю нового тысячелетия?
Как можно верить, положиться, опираться, вообще связываться с такой безнадежной, ненадежной и убийственной субстанцией как время? Лечь в реку времени отдаться ее волнам и плыть по ее течению, куда вынесет, убаюкивая себя надеждами и сняв с себя ответственность. А пока: «уходит наш поезд в Освенцим сегодня и ежедневно». А пока – творятся мерзости и подлости – вокруг нас, через нас, – и мир летит кувырком к чертовой матери. Не где-нибудь, не когда-нибудь. Здесь и сейчас.
Время – довольно странный лекарь. Подобно деревенским врачам рекомендующим от всех болезней какое-то одно простое средство, например горчичники или касторку, оно знает одно-единственное радикальное средство – от боли, от любви, от всех проблем –ампутацию.
Так стоит ли жаловаться на «тяжесть нынешнего времени» – коль скоро мы не творим этого времени, не держим его на плечах как Атланты в Эрмитаже, а дезертируем претерпеваем его, как овцы претерпевают бойню, и плывем по его течению? Нам ли жаловаться на его ношу?
И еще – достижение «конечной цели» анархизма, осуществление во времени его чаяний, означало бы смерть личности, смерть свободы, ибо никогда личность не перестанет дерзать и развиваться, никогда не смирится с бездушием и несправедливостью мира, никогда не признает окружающее общество «совершенным». Да, прав был в этом Эдуард Бернштейн: дли анархизма поистине «конечная цель – ничто, движение – все».
«Что же, – скажете вы, – зачем нужен отказ от цели, апология движения, движения – в никуда?» Но это не так. Попробуйте-ка добежать до горизонта. Не такое уж это праздное и никчемное занятие. Просто за одним горизонтом вам откроется второй, и третий. Ведь в самой жизни движение идет от рождения к смерти, однако не смерть, но жизнь, является нашей целью, в жизни ищем мы смысл ее, – не в конце, не над нею, а в самой жизни, в движении, но в движении осмысленном, одухотворенном, хотя и безнадежном. И потом – движение, предлагаемое анархическим мировоззрением – не есть дурная бесконечность «движения в никуда», без руля и без ветрил, – но полное смысла стремление к горизонту, расширение свободы, опрокидывание рамок и разбивание цепей – бунт безнадежный, но не бессмысленный! Смысл и цель – не одно и то же.
