— Нейн, — отвечаю. — Как мошно!
— Так я и знал! — говорит. — Да в этом краю без пистолетов шагу сделать нельзя. Благодарите бога, что я вооружен. Знаете что? Я разделю с вами это приключение до утра. Хотите пари по-английски, что кучер ваш до рассвета не явится? Ставлю сто рублей.
«Сам знаю, что не явится, — думаю. — Навязался ты мне на голову, прямо беда!»
— Нейн, — говорю. — Таких гельд я не имеет. («Дай, — думаю, — пугну его!») В наш край открилос поветрие, и я спешно ехал, в чем был.
— Ах! Всюду неладно, — отвечает. — У вас поветрие, а тут холера. У вас, говорят, потоп, а тут саранча. Нет у вас денег и не надо. Все равно проиграли бы. Да вы, должно быть, голодны! Эй, ты! — кричит он ямщику. Подай сюда мой ковчежец! — И ко мне: — Вы не разделите со мной трапезу? Увы, ничего достойного предложить не могу. Холодная курица и бутылка венгерского. Дрянь ужасная, но, говорят, предохраняет от лихорадки. Цыган поблизости не видели?
— Никак нет, — говорю. — Не видел.
— Жаль, — говорит. — У них обычно можно достать кое-что получше… А вы, собственно, кто таковы будете?
И вот излагаю я ему во тьме кромешной свою легенду, а он ест, пьет, причмокивает, мне предлагает. Каково мне, месяц на стерильных кашах отсидевши, курицу эту нюхом чуять! Но терплю, на еду не бросаюсь. Не положено мне.
А он, как услышал, что я не какой-нибудь там заезжий индейский петух, а бесчиновная технарская сошка, так сразу, чувствую, приуныл. И высокомерная такая нотка у него в голосе появилась.
— Ешьте и пейте, герр Шульц, — говорит. — У вашей национальности не в обычае угощаться даже у друзей. Но у нас это принято, и коли вы прибыли в эти края и намерены здесь поселиться, то следует вам привыкать к здешнему обращению.
— Это, — отвечаю, — была бы недозволительная вольность с моей стороны.
— На то и вольности, — говорит, — чтобы их себе дозволять. Если мы будем ждать, пока нам их разрешат, то не дождемся.
— Это мудрые слова, — отвечаю. — Они достойны пера Гете!
Он расхохотался.
— Герр Шульц! Вы читаете Гете?
Чувствую: перегнул я и попал впросак. Надо срочно выправлять промах.
— Мой долг, — отвечаю, — читать творения государственный муш, которого светлейший герцог заксен-ваймарский приблизил к своей особе.
— Весьма достойное поведение, — говорит он. — Не смею надеяться, чтобы ваши русские коллеги брали с вас в том пример. Для этого надобно, чтобы государь приблизил к своей особе русского сочинителя, а этого не может быть. Сочинительство у нас не таково, чтобы составить великолепие или достоинство двора.
