Нечем.
Сутки я то рылся в барахле, то башкой от злости в стенки тыкался. Половина нейронов о лерке веет, половина — о Мазеппе. И спелась дикая мысль: поеду к Мазеппу и возьму у него эту самую лерку! Пусть попробует мне отказать! Да я его, да я ему… Короче, истерика.
Еще сутки я себя накручивал.
Накрутил. Заправил «люльку» и наперекор всему на свете двинулся к Мазеппу на карьер.
Подплываю. Издалека вижу вспышки. Выждал в стороне, пока глаза попривыкли, пригляделся — вот она, Мазеппова «утроба», над эскарпом покачивается, дуговой разряд на жале «Марс-Эрликона» играет.
Включил я голосовую связь, кричу:
— Эй, Мазепп!
И слышу в ответ:
— Я Мазепп. Ты кто?
То есть как это «кто я»? Он что, не знает, кто я и что здесь делаю? Меня как холодной водой обдало. Объясняю, кто я. И слышу в ответ искренне удивленное:
— Так ты, значит, еще не похромал отсюда, гнида вавилонская?
И до меня окончательно доходит, что Мазепп и думать обо мне забыл.
Я маюсь, я с ним день и ночь воюю, а для него меня попросту на свете нет! От этого открытия я настолько растерялся, что все заготовленные речи у меня из головы вылетели, а новые не явились.
По моему сценарию, он должен был угрюмо спросить: «Чего надо?», а я должен был звонко и дерзко потребовать: «Сей момент дай мне лерку эм-восемь!» Но он преспокойно продолжал работать. Я мог торчать тут сутки, двое — ему было наплевать.
Я понял, что слова от него не дождусь, пока сам не заговорю. Что-то мешало мне просто попросить лерку, и я промямлил, что надо, мол, поговорить.
— Ну, говори, — отозвался он, волоча в сторону очередной полукубометр металла.
С собой у него наверняка не было лерки, а я во что бы то ни стало должен был к ней приблизиться, у меня перед глазами маячил слесарный патронташ на стенке его пещеры, я прямо-таки зрачки царапал о гнездо, где лежит себе, почивает эта чертова лерка! Там, рядом с ней, он мне не откажет, а здесь — откажет. И я сказал:
— Здесь не буду. Поехали к тебе.
— Время нет, — ответил он.
— Дело есть, — спел я ариозо змия-искусителя.
Спел и замолк. Не знал, что дальше петь.
И надо же: победило мое молчание!
Мазепп закрепил товар, примкнул жало «Марс-Эрликона» к блоку питания и, пятясь задом, чтобы фалы собрались у него в заспинные гармошки, поплыл из карьера. Я последовал за ним, лихорадочно придумывая, о каком таком деле собираюсь говорить.
— Ну? — спросил он, когда мы забрались в его пещеру.
По случаю жары он был в одной маечке, громадный, жирный, весь до пупа в веснушках. Он высился надо мной, как гора.
