– Ставьте на зеро, – сказал кто-то рядом.
Эллочка быстренько вытащила фишки из рук Профсоюзника и шлепнула все на зеро. Он испуганно хотел было забрать, оставить одну, но Эллочка тут же повисла на нем, а крупье сказал:
– Ставки сделаны.
И шарик бежал, бежал по кругу, прыгал...
Выпало зеро.
Когда веселые, хвалясь везением, они выходили из казино, Эллочка в последний раз оглянулась, чтобы понять, кто шепнул им про зеро, и ее взгляд тут же наткнулся на тощего юношу с бородкой и в очках. Это – Достоевский, поняла Эллочка. И успокоилась.
Потом они ехали куда-то на такси. Затем ехали в фаэтоне на настоящей тройке. Только лошади были не серые в яблоках, как всегда почему-то представлялось Эллочке, а вороные. Фаэтон был обшарпанный, и левое заднее колесо – с шишкой на резине, отчего левая сторона его подпрыгивала и качалась. Профсоюзник все притягивал к себе Эллочку, а она почему-то валилась на бок. Так, что ей была видна пристяжная, сползшая шлея с оборванными кисточками и роскошный длинный хвост лошади. Все-таки это было красиво. И романтично.
Тройка. Тройка-птица...
– Что вы, не знаю, не нужно... – заплетающимся языком шептала Эллочка, пытаясь выпутаться из кофточки, предательски обхватывающей ей руки и шею.
– Но завтра же война, не надо ни о чем думать... – шептал Профсоюзник.
– Какая... ик!.. война? – не понимала Эллочка и старалась не смотреть на огромные семейные трусы Бубнова в мелкий цветочек.
– Ты же сама кричала в казино: «Ставим все на кон – все равно завтра умирать!»
– Ты хочешь умереть в моих объятиях? – прослезилась Эллочка.
– Да, я хочу, хочу...
– Только сними скорее эти трусы. В них умирать как-то пошло...
