Дежурство Экстерминатора Брима закончилось с первым светом, бутсы забуксовали в груде кровавых сгустков. Крысиные головы, давленые насекомые, бледные окрыленные угри и радужное оперенье летели из-под его шагрени. Капитан Хантер был обезглавлен и расчленен, кишки сервированы словно на завтрак, алые яйца вбиты в глазницы. Глаза и наплечник плавали в море, а капуцин был распят на кресте. Циркулировал ропот. Кто-то винил во всем негров, якобы жаждавших человеческой крови, кто-то - морскую болезнь мясников, исстрадавшихся по своему ремеслу; другие божились, что голландцы, напившись, свели с ним счеты при свете звезд. Убийство прокралось в наши ряды, словно тучный инкуб, чесотка в прямой кишке кровожадного кукольного короля, которая ни от чего не пройдет. Как будто, убивши Бога, мы сломали печать древней пропасти, где владычествовало колдовство, чьи чары загнали нас гончими на границу Земли. Сама святая свобода была чумным вирусом, гложущим мясо наших костей, пока мы плюем в наших бывших тюремщиков.
В полдень шестеро островитян подгребли на пироге из красной коры к правому борту Виктории, выплыв из мглистых гротов. Они привезли нам в подарок плоды, и, когда мы приветствовали их на борту, стало видно, что вся поверхность их кожи топорщилась ромбами шрамовой ткани цвета индиго, ящерным алфавитом Брайля, который, вне всяких сомнений, в темнейший час суток воспламенял грехи змей. Один из них вышел вперед, и на лисьем французском промямлил, что имя его - Пепен, что некогда он был разведчиком у Жана Изгоя, капера из Кале, покойного гида самого Капитана Кида, чье судно, Сестра Месть, лежало на дне в одной лиге отсюда. Он остерег нас о мохилианах, питавшихся свежим человеческим мясом. Пока Ле Тондю, взяв несколько человек, снаряжал бот до берега, Пепен проводил нас к дренированной лагуне, бассейн которой был каменистой аркадой известняковых шпицев, к подножиям коих были прикованы костяки гарротированных корсаров; в ее эпицентре высился блокшкив севшей на рифы шхуны, воздевший идолов из ламинарий и миножье гнездо из акульих костей высоко в небеса. Один за другим мы скользнули, как призраки падальщиков, в сей заколдованный меловой катафалк, и побелели, как истые духи, попавшие в снежную слепоту, пока добрались до руины. Она причиняла боль вековечной зловредностью, будто б во время оно козлиную голову приколотили на мачту, покуда когти трещали на противнях. Многие разрыдались, твердя, что солнце слишком уж удалилось. Все, что я знал наверняка - это то, что оно могло в итоге потухнуть, подвешено в белой ночи иль коме, линчевано зимними террористами.
