Подполковник медицинской службы | страница 15
— И вы не поехали? — спросил Бобров.
— Конечно.
— А старухе вы написали?
— И старухе я не написал.
— Почему?
— Не написал, и баста. Почему? Веселое письмо я не мог ей написать, а грустное — не хотелось. У меня тоже была своя гордость. При царе доктору Левину не так-то просто было устроиться на службу, чтобы иметь хотя бы жидкий кофе и крышу над головой… Вы же этого не понимаете — вы, Бобров, для которого все равны: и казах, и еврей, и узбек, и вы сами, русский. Так я говорю?
— Оно, конечно, так, — согласился Бобров.
Потом Левин показал Боброву полученный давеча орден.
— Вообще, орден Красной Звезды самый красивый — сказал Александр Маркович, — скромно и сильно высказанная идея. Вы согласны? Хотя «Красное Знамя» тоже очень красивый орден. У вас уже два «Красных Знамени» и «Красная Звезда», а еще что?
— «Трудяга» и «Знак почета», за арктические перелеты…
— Тоже неплохо! — сказал Левин. — «Правительство высоко оценило его заслуги» — как пишут в некрологах. Но будем надеяться, что я не доживу до такого некролога. А теперь мы вымоем руки и займемся вами. Товарищ командующий мне звонил насчет вас. Что вы думаете насчет нашей идеи?
Бобров ответил не сразу. Он вообще не отличался болтливостью.
— Ну? — поторопил его Левин. — Или вы не поняли моего вопроса? А может быть, бабушка Шмидтгоф произвела на вас слишком сильное впечатление? Не надо, дорогой товарищ Бобров. Война есть война, и если они позволили себе фашизм, то мы позволим себе этот фашизм уничтожить. Правильно? Теперь что же насчет идей?
— Придумано толково, возражать не приходится, — ответил наконец летчик, — но многое будет зависеть от качества пилота. Надежный пилот — будете работать нормально; несортный пилот — накроетесь в два счета. Учтите — посадка и взлет в районе действий истребителей противника.
— Э, — воскликнул Левин, — в районе действий истребителей противника! А наши истребители? Разве они не будут нас прикрывать? Смотрите вперед и выше, старик, больше оптимизма!
Умывая руки, он пел «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц».
Потом пришел сонный и небритый военврач Баркан. Он был очень недоволен тем, что Левин приказал его разбудить, и нарочно показывал, как он хочет спать, как переутомлен и измучен.
— Та-та-та-тра-та-та-та-та-та, — напевал Левин, обходя кругом голого Боброва и тыкая пальцем то в ключицу, то в лопатку, то в живот, — тра-та-та…
Отрывистым голосом он что-то сказал небритому по-латыни, но Баркан не согласился, и с этого мгновения стал прекословить, но не прямо, а как-то вбок. Например, если Александр Маркович что-нибудь утверждал, Баркан не оспаривал, но отвечал вопросом: