Отец сел на какую-то колоду, лежавшую среди кустов. Похлопал ладонью рядом с собой и сказал:
— Нам надо поговорить. Может быть… — лицо Сергея Степановича дёрнулось, голос дрогнул, — в последний раз, Валентин.
— Что это значит? — тихо спросил Валька, садясь рядом. Его всё больше и больше охватывало опять ранее совсем незнакомое чувство страха. — Что-то с мамой? Па, скажи!
— Пока ничего, — с явным усилием сказал отец. — Но, может статься, ты и её больше не увидишь… сядь, Валя, — неожиданно мягко попросил отец, потому что Валька вскочил. — Сядь. И послушай.
Валька сел, тяжело дыша. Он мгновенно взмок и понял это с отвращением — ощущение прилипшей к спине рубашки было противным. Отец смотрел прямо перед собой, потом заговорил:
— Понимаешь, Валентин… вся жизнь, которую ты знаешь наша, твоя — всё неправда.
Валька промолчал. На секунду ему показалось, что сейчас отец скажет что-то, как из глупого фильма: ты не наш сын, а теперь нашлись твои настоящие родители… или что-то вроде этого. Кажется, Сергей Степанович ожидал вопросов, но, видя, что сын молчит выжидающе, продолжал:
— Я никогда от тебя ничего не скрывал. Ты знаешь, как мы разбогатели.
— Да, — кивнул Валька. — Я знаю. Но ты же так много делаешь хорошего теперь. И время было такое…
— В том-то всё и дело, — Сергей Степанович положил тяжёлые кулаки на колени, обтянутые английскими брюками. — Это довольно типично для нашей среды — мне всё время было стыдно. Пока шёл период первичного накопления… — Сергей Степанович усмехнулся, — нет, тогда не было. Мы мочили и трясли друг друга и разную сволочь, я и сейчас не ощущаю никакой вины… Но где-то в конце 90-х я как будто на поверхность вынырнул. У нас уже всё было… и был ты. Я решил помогать людям.
— Ты и помогаешь, — недоумённо перебил Валька. Сергей Степанович сделал досадливый жест:
— Я не о том… Мы с друзьями организовали… фонд. Фонд Дальних Перспектив, как у Хайнлайна. Не для развоза пиццы и секонд-хенда по приютам, не для протезирования инвалидов войн, хотя всё это нужные дела… Мы стали вкладывать деньги в вещи, которые могли изменить будущее России. Честное слово, Валентин, мы думали не о себе. И уже тогда вдруг начали ощущать, что нам сопротивляются. Никто конкретно, а… — Сергей Степанович поморщился. — Как бы система. Понимаешь? На пиццу она была согласна. Но вещи действительно значимые хоронили на корню. Я не буду тебе рассказывать подробно. Незачем. Когда мы поняли, что официально ничего не сделать, то стали снабжать деньгами — большими деньгами! — и нашими разработками отдельных людей и организации определённого толка. Ты слышал. По телевизору такие организации называют «фашистскими», но можешь мне поверить — нигде нет таких честных и искренних людей, думающих о России, как там… Мы делали это очень осторожно, опыт у нас был. Но месяц назад где-то прокололись. Людей с таким бизнесом, как у нас, при желании всегда можно на чём-то поймать, как ни отмывайся от прошлого. Скорее всего, сегодня вечером нас с матерью арестуют. Пока не знаю, за что. Но почти уверен — арестуют.
