Чурбан. Да, да, самый обыкновенный чурбан. Леон отправился в лес, вырубил там бревно из мягкого дерева, хорошенько отшлифовал и установил его в своей хижине. Жена, правда, немного поворчала, однако — вождь он или не вождь?!.. — в конце концов смирилась с новым жильцом.
Сначала язык сильно занозило. Но все это были такие мелочи — тем более, легко устраняемые при помощи дополнительной шлифовки. Главное же заключалось в том, что Леон наконец-то начал избавляться от тяжкого бремени свободы. Теперь он твердо знал, что есть и ему облегчение в этом мире. Шли дни, и люди племени не могли нарадоваться на своего вождя. Давно уже они не видели его таким веселым и полным сил. Леон снова стал ходить на охоту, и даже завалил в одиночку огромного слона, вожака стада, сильно досаждавшего пигмеям в последние месяцы.
Однажды он проснулся от страшного ночного кошмара. Жена мирно посапывала рядом, вокруг спокойно спало все племя, но Леон отчего-то остро чувствовал ужасное, ни с чем не сравнимое одиночество в этой мокрой лесной ночи, в сумасшедшем ворохе липких от пота банановых листьев, воняющих его собственным страхом. Он привстал на колени, потянулся к чурбану, как к последней надежде на спасение, и принялся истово вылизывать его шершавую деревянную задницу.
Шершавую? Задница чурбана была непривычно гладкой… гладкой и теплой… более того, Леон вдруг ощутил на языке головокружительный вкус сладкого женского пота. Чурбан шевелился, чурбан жил… вернее ожил… прекрасная молодая пигмейка стояла перед его восхищенным взором! Она наклонилась и поцеловала его в рот самым пьянящим поцелуем, какой только был в его многоопытной жизни немолодого уже пигмея, вождя и охотника.
Очи ее сияют, как голубиные крылья под луной; волосы струятся — как стада антилоп, сбегающих с гор; зубы белеют, как зебры, выходящие с водопоя — все они без порока, и бесплодных нет между ними. Как алая нить — ее губы; как дольки граната — виски ее. Две груди ее — как двойня газели, пасущаяся среди лилий. Вкус нёба ее — как вкус меда, вкус грудей ее — как вкус медовых сот, запах ее — как запах яблок…
Пигмей Леон распахнул свою душу настежь и упал в сладкий омут объятий. Он был на вершине блаженства и стонал так громко, что проснулась жена. С ужасом и изумлением смотрела она на мужа, катавшегося по земляному полу хижины в обнимку с деревянным чурбаном. Накануне прошел дождь, и теперь весь пигмей Леон был по уши перемазан липкой глиной и грязью. Перепуганные дети верещали в углу.
