Гашек | страница 73

уже написал. А завтра буду писать для газеты «Народни листы». Но в «Народни политику» писать не стану, этот Жак[43] ужасно глупо ведет юмористическую рубрику. Вечно там такая муть, что стыдно видеть свое имя рядом с именем какого-нибудь идиота. Результатами нынешнего года я в основном доволен. Теперь хочу проникнуть в «Злату Прагу»[44], «Люмир»[45] и «Звон»[46]. Наверняка проникну. Напишу кое-что и для «Шванды дудака» («Шванды-волынщика»)[47], а ту вещицу возьму назад. Как-никак, мое имя теперь уже достаточно известно, и если когда-нибудь люди, показывая на тебя, станут говорить: «Вон идет пани Ярмила Гашекова», — они должны говорить это с уважением!»

Настойчивостью и темпераментом Гашек завоевал сердце ироничной, недоверчивой девушки. В семье Ярмила, несмотря на все раздоры, ссоры и огорчения, неколебимо отстаивает своего Гришу. Говорят, она дважды ради него убегала из дому, ночевала у подруг. Не помогло и то, что в следующие каникулы родители постарались отправить ее подальше от Праги, к замужней сестре в Пршеров.

По счастливой случайности Гашеку удалось сломить неотступно преследовавшее его невезенье. Он отыскал хоть и незначительную, но постоянную должность. Речь шла о плохо оплачиваемом месте помощника редактора в журнале «Свет звиржат» («Мир животных»), издаваемом владельцем собачьего питомника паном Фуксом.

В письме Ярмилиной матери от 9 августа 1909 года он с детской гордостью сообщает: «Могу даже похвастать, хотя, собственно, похвальба и немногого стоит… Теперь у меня постоянное место и 80 гульденов в месяц, кроме того, что я заработаю в других газетах…» И не без доли фарисейства добавляет: «Сердечно благодарю Вас и Вашего супруга за то, что Вы наставили меня на путь истинный».

Чадолюбивый пан Майер был доволен и этим. Состоялось еще одно свидание с будущим тестем, которое закончилось длительной прогулкой в сады Ригера. Через неделю Ярослав радостно пишет Ярмиле в Пршеров: «Ты и представить не можешь… Твой отец позволил мне жениться на тебе!»

Жизнь Гашека можно воспринять как литературную фабулу. В таком случае ничто не было бы столь чуждо ему, как образ героя, созданный просветительским «романом воспитания», где отдельные этапы развития сюжета всегда взаимосвязаны, мотивированы эпохой или внутренними драматическими конфликтами и все завершается идейным созреванием «воспитуемого», гармонией, целостным взглядом на мир.