Королевский кортеж, не торопясь, пересекал Францию. Впереди, гарцуя на белых конях, чьи длинные заплетенные хвосты доходили до земли, ехали мушкетеры в новеньких голубых накидках с золотыми галунами. В Бордо, в Пуатье, в Амбуазе, в Орлеане это был триумф, в Париже в середине августа это уже был исступленный восторг, которому больше не суждено было повториться в этом веке. Канцлер, ректор, купеческий прево в сопровождении своих свит и бесчисленной толпы подошли к ограждению перед троном, чтобы предстать перед Их Величествами.
На всех улицах по дороге к Лувру дома были украшены гирляндами, мостовые усыпаны зеленью и цветами, воздвигнуты триумфальные арки с аллегорическими статуями. Из-за живой изгороди из протазанов и алебард огромное количество народа, давя друг друга, наблюдало за проходом войск. Все оценили отличные мундиры мушкетеров, скакавших четырьмя группами во главе с д'Артаньяном, разукрашенным, по словам Куртиля, «как монастырский алтарь». Впереди полка маршировал отряд барабанщиков. Другой такой же замыкал шествие. Первую бригаду из 76 человек отличали шляпы с пышными белыми перьями. На головах 72 человек второй бригады красовались шляпы с белыми, желтыми и черными перьями. У следующих 52 человек перья были белые, синие и черные, а у последних 60 – белые и зеленые. Каждый бригадир маршировал во главе своего отряда, а знаменосец – в середине.
Этим триумфальным въездом юного короля особенно должен был наслаждаться человек, который незаметно наблюдал за ним, опершись о балкон дома Бовэ, ибо это был апофеоз его собственных трудов. Но кто бы мог узнать кардинала Мазарини в этом изможденном старце, согбенном и мучимом подагрой и мочекаменной болезнью? Ему не было еще 60 лет, но из-за утомления, накопившегося за годы гражданской войны, он выглядел на 10-15 лет старше своего возраста. Если бы не его невероятная энергия, которую он целиком поставил на службу Франции, ни у кого не хватило бы ни сил, ни, в первую очередь, терпения для того, чтобы восстановить авторитет государства, лавируя среди постоянно возобновляющихся опасностей, никто не сумел бы усмирить чванливое дворянство, свести на нет постоянно растущие претензии Парламента, положить конец европейскому военному конфликту и, наконец, получить для короля Франции в качестве залога будущего мира руку маленькой испанской инфанты, которую с искренним восторгом рассматривали в эти мгновения жители Парижа. Так завершался его великий труд, который продолжал и превзошел труды Ришелье и подготовил высший и беспокойный расцвет абсолютной монархии. Через несколько месяцев, 9 марта 1661 года, Мазарини почил в мире, удовлетворенный тем, что верно послужил своей второй родине, впрочем, никогда – отнюдь! – не забывая и своих собственных интересов...
